Декабрист Якушкин - "ни кому не уступлю этой чести..."

Опубликовал: zampolit, 14-09-2016, 08:52, Путешествие в историю, 5 016, 0

Ивану Дмитриевичу Якушкину, пожалуй, больше всех других декабристов повезло в литературе. И не только потому, что он написал свои знаменитые «Записки декабриста», которые были впервые опубликованы Герценом в Лондоне.
Ивану Дмитриевичу Якушкину, пожалуй, больше всех других декабристов повезло в литературе. И не только потому, что он написал свои знаменитые «Записки декабриста», которые были впервые опубликованы Герценом в Лондоне.

В романе «Евгений Онегин» Пушкин говорит о тайных собраниях, на которых
...Читал свои ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал...

С поэтом Якушкин познакомился на квартире П.Я. Чаадаева. Пушкин высоко ценил Ивана Дмитриевича за глубокий, оригинальный ум и твердый характер.

Близкие друзья знали: за внешней невозмутимостью и спокойствием Якушкина скрывается впечатлительная, кипучая и решительная натура. Недаром Александр Сергеевич Грибоедов, вместе с которым Иван Дмитриевич учился в Московском университете, именно «с него писал» своего Чацкого. Тепло говорит о декабристе и Герцен в своей известной книге «Былое и думы».
Чем же были вызваны пушкинские строки о Якушкине?

В конце 1817 года на московской квартире Александра Муравьева собрались учредители Союза спасения. Кроме хозяина на нем присутствовали И.Д. Якушкин, братья М.И. и С.И. Муравьевы-Апостолы и М.А. Фонвизин. Они говорили о том, что царь ведет страну к гибели, ненавидит народ и даже решил перенести столицу в Варшаву. Необходимо избавить Россию от самодержца и самого крупного помещика-крепостника. Решили бросить жребий — кому исполнить решение и нанести удар царю во время его приезда в Москву. И тогда встал среднего роста, черноволосый, с тонким и нервным лицом офицер:

— Вы опоздали,— твердо сказал он.— Я решился без всякого жребия принести себя в жертву и никому не уступлю этой чести.

Что был 24-летний штабс-капитан прославленного Семеновского полка Иван Дмитриевич Якушкин. Все хорошо знали его настойчивость и личную храбрость. Еще 19-летним юношей за битву при Бородино он был награжден Георгиевским крестом и золотым оружием, за сражение под Кульмом — русским военным знаком и прусским военным орденом. Вместе со своими друзьями и ровесниками прапорщик Иван Якушкин дошел до Парижа.

«Я решил по прибытию императора Александра отправиться с двумя пистолетами к Датскому собору и, когда царь пойдет во дворец, из одного пистолета выстрелить в него, из другого — в себя»,— вспоминает он впоследствии в своих «Записках».
Таков был человек, предложивший избавить народ от тирана. И только настойчивые уговоры друзей, интересы тайного общества, которому сразу же грозили разоблачение и гибель, заставили его отказаться от своего намерения.

Через два года, выйдя в отставку, Иван Дмитриевич переехал в свое наследственное сельцо Жуковку Вяземского уезда Смоленской области. И здесь он, едва ли не первым в России, сделал попытку освободить своих крестьян от крепостной зависимости, чем вызвал большое неудовольствие Министерства внутренних дел и местных помещиков. Он даже составил проект записки царю, в которой писал, что государству нужно выкупить крестьян у помещиков и затем созвать земскую думу.

Вскоре после этого Якушкин решил отправиться в Грецию, чтобы принять участие в ее борьбе за независимость, но тут Россию постиг невиданный неурожай. Голодали все нечерноземные губернии. Якушкин с друзьями собирали продовольствие и пожертвования, чтобы спасти крестьян Смоленской губернии. Недаром год спустя царь сказал однажды: «Эти люди могут кого хотят возвысить или уронить в общем мнении. В прошлом году во время неурожая... они кормили целые уезды...» - и назвал при этом Якушкина, Фонвизина и Муравьева.

Живя в деревне, Якушкин организовал у себя первую в России народную бесплатную школу для крестьянских ребятишек, сам нередко вел в ней уроки. Любитель музыки, он отпустил на волю двух талантливых крепостных музыкантов, за которых сосед, граф Каменский, предлагал ему 4000 рублей.

В конце 1822 года Иван Дмитриевич женился на 16- летней Настеньке Шереметевой, страстно влюбленной в него, и почти год прожил в подмосковном имении своей тещи. Здесь у него родился первый сын Вячеслав. В Москве он теперь обычно бывал по делам тайного общества. 3 декабря 1825 года он с семьей приехал в Москву, где узнал о кончине царя Александра I. Через несколько дней пришло письмо от Пущина из Петербурга, где сообщалось о решении членов Северного общества не присягать царю, и подготовке к выступлению. Якушкин тотчас собрал членов Северного общества, живших в Москве, и, первым отказавшись присягать Николаю I, предложил начать восстание войск, расквартированных в Москве, для поддержки выступления в столице. Но его не поддержали.

10 января 1826 года Иван Дмитриевич был арестован и доставлен под усиленной охраной в Петербург. Его допрашивал сам Николай I.
- Если вы не хотите губить ваше семейство, то должны во всем признаться и назвать сообщников,— заявил новоиспеченный император.
- Я дал слово не называть никого и не назову,— твердо ответил Якушкин. Царь повторил свой вопрос. Якушкин ответил молчанием. И тогда Николай I, взбешенный стойкостью декабриста, отскочил на три шага назад и закричал:
- Заковать его так, чтобы он и пошевелиться не мог, и содержать не иначе как злодея!

С личной запиской царя такого же содержания к коменданту Петропавловской крепости Якушкина увезли из дворца. Закованный по рукам и ногам в пудовые кандалы, Иван Дмитриевич был помещен в самую мрачную камеру Алексеевского равелина. Царский приказ был исполнен: когда узника печально известной камеры № 1 вели на суд, то даже наручники клонили его к земле, настолько он был худ и ослаб телом. Верховный суд приговорил Якушкина к смертной казни, которую лишь впоследствии заменили 20-летней каторгой и вечным поселением в Сибири.

В октябре 1827 года, уже из финской крепости Роченсальм, он — в оковах и под конвоем — был отправлен в Сибирь. Анастасия Васильевна с двумя малолетними детьми (Евгений родился спустя полторы недели после ареста отца) трижды выезжала в Ярославль — здесь проходила дорога в Сибирь. И только в третий раз она увидела мужа. Зная, что детей не разрешают брать в Сибирь, и полагая, что только мать может дать им должное воспитание, Иван Дмитриевич не разрешил жене следовать за ним на каторгу.

В конце декабря Якушкин прибыл в Читинский завод, где жил вместе с товарищами целых восемь лет (позднее его перевели в Петровский завод). Лишь в 1835 году он был освобожден от каторжных работ, а в сентябре 1836 года, на месяц раньше М. И. Муравьева-Апостола, поселен в Ялуторовске. Здесь он снял второй этаж небольшого домика у местной жительницы Федосьи Родионовны Трапезниковой. Ровно двадцать лет прожил он у нее, хотя дом оказался довольно холодным и товарищи не раз предлагали ему сменить квартиру. Но домик стоял на краю города, на той же улице, что и дом Муравьева-Апостола. Со второго этажа открывался красивый вид на широкие луга, на сверкающую гладь Тобола. И переехать Иван Дмитриевич отказался.

Первое время в Ялуторовске Якушкин много читал в основном русские и французские журналы и книги, внимательно следил за новинками отечественной литературы. В его высказываниях о творчестве Пушкина, Лермонтова, молодого Островского виден ум глубокого знатока и ценителя русской словесности. Он размышляет о путях развития ее. Например, комедии Островского он ставит в один ряд с «Ревизором» Гоголя, стихи Лермонтова для него звучат, как музыка.

В Тобольске, куда Иван Дмитриевич приезжал на лечение, он познакомился с автором «Конька-Горбунка» П.П. Ершовым, который передал ему текст пушкинского послания («Во глубине сибирских руд...»). Якушкин, по переписке уже знавший Герцена, сумел переправить ему в Лондон это стихотворение, и оно в журнале «Полярная звезда» впервые увидело свет.

Серьезно занимался Якушкин историей. В его работах отчетливо видно стремление постичь ход общественно-политического развития России, предугадать ее грядущее, объяснить, осмыслить многие события в стране, в Европе, в Северной Америке. Философией Якушкин и раньше увлекался, но в Ялуторовске — особенно. Этому способствовал и его интерес к ботанике и зоологии. В 1839 году он написал трактат «Что такое жизнь», который явился как бы итогом его размышлений в области философии, религии, истории и естествознания.

Якушкин был убежденным врагом крепостничества. Когда в город нелегальными путями пришла книга Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», рассказывающая о борьбе негров за свои права, Якушкин не просто читал — он изучал ее. И сравнивая положение негров с положением крепостных крестьян в России, он мучительно искал ответа на вопрос: могут ли быть в развитии общества такие же объективные законы, как и в развитии природы?

Много времени Якушкин проводил в лесу и в поле, собрал два больших ценных гербария. Один из них — в 300 растений — он отправил в Курган Свистунову, который начал заниматься ботаникой, второй — еще более обширный — в Москву.

Исключительно много Иван Дмитриевич Якушкин сделал для развития народного просвещения в городе, уезде и во всей губернии. Благодаря его энергии и организаторскому таланту были открыты первые в Сибири бесплатные общедоступные школы для мальчиков и для девочек. Народные школы Якушкина по праву заслужили славу образцовых показательных учебных заведений Западной Сибири, по их примеру открывались такие же школы в других городах.

Многие жители Ялуторовска с уважением и любовью говорили об этом удивительно чистом, добром и самоотверженном человеке. «Имея скудные средства, он уделял последнее на помощь другому и во время жительства в Ялуторовске не смог себе завести даже шубы,— писал М. С. Знаменский, известный художник, ученик Якушкина, в своей книге «Исчезнувшие люди».— Я редко встречал человека, который бы оказывал ближнему столько терпимости и снисходительности...»

Иван Дмитриевич вел почти спартанский образ жизни, купался от льда до льда в Тоболе, катался зимой на коньках на озере Имбиряй, что неподалеку от города, собирая толпы зевак.

В 1853 году Иван Дмитриевич получает радостнейшее известие: к нему должны приехать сыновья, которых он не видел более четверти века, но зато писал им чуть ли не ежедневно, стараясь воспитать в них трудолюбие, бескорыстие, любовь к знаниям, стараясь хоть в какой-то степени заменить им мать. Трагически сложилась судьба Анастасии Васильевны. Горячо любя своего мужа, она несколько раз просила царя позволить ей поехать к нему в Сибирь. Но Николай I категорически отказывал ей. «Что же принадлежит до изъявленного вами желания ехать к мужу своему в Сибирь, то на сие Его Величество решительно отозваться изволил, что сие вам разрешено быть не может!» — так написал в ответ на ее очередную просьбу Бенкендорф.

Разлука с мужем, тоска, переживания, забота о воспитании детей — все это преждевременно свело Анастасию Васильевну в могилу. Но она успела хорошо воспитать сыновей, привила им не только любовь к отцу, но и уважение к его взглядам.
И вот пришли для Ивана Дмитриевича томительные дни ожидания: ведь впервые за 27 лет он сможет увидеть родного человека. Первым приехал Евгений — он сумел выхлопотать служебную командировку в Тобольскую губернию. Иван Дмитриевич горячо обнял сына, которого, наверное, узнал бы и в толпе, настолько тот был похож на мать. А его скромность, ум и обаяние расположили к нему всех ялуторовских декабристов. «Эти несколько дней беседы с сыном дали мне больше, чем годы переписки»,- говорил с любовью Иван Дмитриевич.

К этому времени Иван Дмитриевич уже несколько лет прихварывал, даже ездил на лечение в Тобольск. А проводив Евгения, он стал хлопотать о лечении на водах в Забайкалье. Наконец разрешение было получено, и он, вместе с приехавшим сыном Вячеславом, поехал в Иркутск. В Томске он пробыл несколько дней у Г.С. Батенькова, а потом отправился в Иркутск, где должен был служить Вячеслав и где жил его старинный друг — князь С.Г. Трубецкой. В Иркутске болезнь обострилась, и вместо предполагаемых четырех месяцев Иван Дмитриевич прожил в Иркутске два года. Отсюда часто уходили письма друзьям в Ялуторовск, а в августе 1856 года, перед самой амнистией, вернулся туда и Иван Дмитриевич. В конце года он едет в Москву, где останавливается у Евгения. Тот обратился к шефу жандармов с просьбой разрешить отцу жить в Москве, сколько потребует его лечение. На что получил ответ: «Государю императору благоугодно, чтобы насчет Якушкина... были в точности исполняемы правила, объявленные по возвращении из Сибири», т. е. Ивану Дмитриевичу предписывалось немедленно покинуть Москву. Побелев от возмущения, он вскипел, собрался было обратно в Ялуторовск: «Там по крайней мере никто не вышвыривает из города!»

Иван Дмитриевич поселился в подмосковном имении своего товарища по Семеновскому полку Н.Н. Толстого. 12 августа 1857 года Ивана Дмитриевича не стало. Похоронен он в Москве, на Пятницком кладбище, рядом с Н.В. Басаргиным, с которым столько лет они вместе прожили в Ялуторовске.