Наиболее опасный вид правонарушения – преступление, требует изучение как социальное явление, с точки зрения рассмотрения общественных факторов, влияющих на существование криминальности; исследование личности преступника – совокупности социальных и социально значимых свойств, черт, качеств, связей и отношений, характеризующих лиц, совершающих преступления; рассмотрение мер по предупреждению преступлений.

Сибирь рубежа XIX–ХХ вв. – сосредоточие множества противоречий: край постепенно включался в число регионов, которым уделялось повышенное правительственное внимание, набирал высокие темпы экономического развития, при этом оставался местом ссылки, территорией с особым правопониманием населения и обилием вызовов со стороны криминального мира.

Тобольская губерния – пограничная между Европейской Россией и Сибирью – заселялась социально и политически активными людьми, испытывая наибольшую нагрузку переселения и ссылки, население здесь постоянно перемешивалось и было очень неоднородным. В этом «котле» сталкивались самые неодинаковые культурно-правовые и исторические традиции, смешивались разные представления о гуманности, нравственности, должном правопорядке, и на таких столкновениях базировалась преступность.

Один из сибирских «криминологов» А. Литовцин писал: «Нравы в Сибири, надо сознаться, довольно-таки грубы. Да и откуда быть им мягкими? Столетиями в страну вливались всяческие отбросы, столетиями сибиряк слышал свист каторжного кнута; десятки лет видел рваные ноздри, клейменые щеки и лбы; был безмолвным свидетелем произвола властей над поселенцами, над ссыльными, сам испытывал его на себе. Он жил бок о бок с убийцами, ворами, конокрадами, чаерезами, фальшивомонетчиками, и это не могло не оставить на нем свой тяжелый, глубоко врезавшийся след. Страницы сибирской летописи, если б кто-нибудь ее вел, были б забрызганы кровью, запятнаны преступлениями».

«Нет ничего удивительного, – продолжал он, – что сибирские преступления отличаются какой-то особенной жестокостью».

Драки, кражи, грабежи, убийства для сибиряка являлись привычными. «Выпустили кишки», «пырнули ножом», «проломили голову», «сломали ребро» – обычные фразы в ежедневном лексиконе тюменского жителя. С младенчества сибиряки проходили школу преступной жизни, само общество выковывало в детях преступников. П.М. Головачев рассказывал о специфике тюменского родительского воспитания: «Один отец, отдавая сына в учебное заведение, аттестовал его «шустрым, смышленым» мальчиком: он уже ловко ворует деньги у него, отца; другой родитель считал своего маленького сынка «бойким, развитым»: «как выйдет во двор, как начнет ругать работников, как большой». «В другой раз, – продолжал публицист, – мы наткнулись на еще более возмутительную картину: пьяного отца и еще более пьяного его маленького сына, мальчика четырех лет; несчастный мальчик тщетно пытался встать и сделать несколько шагов – всякий раз со всего размаха он падал на землю … Отец стоял и смотрел на сына с пьяной улыбкой».

О криминальной «социализации» по-тюменски рассказывала тюменская «Сибирская торговая газета»: «Наша шпана привыкла к ножу, с малолетства у каждого порядочного тюменца нож за голяшкой сапога, возьмите любую «сарайскую» девицу и за чулком или в другом каком-либо укромном месте найдете тот же финский нож или гирьку». К поножовщине среди аборигенного населения добавлялись традиции выяснения отношений, заведенные в разных уголках Российской империи.

Так, в 1910 г. в туринском трактире были убиты двое политических ссыльных кавказцев – заколоты ножами на почве мести таких же политиков-армян.

Низкими нравственными устоями определялась бессмысленность некоторых преступлений: «Еще недавно в одной из деревень парни прирезали корову, принадлежавшую вдове, единственную кормилицу сирот и, когда окровавленное животное дотащилось до двора и издохло, парни долго хохотали над горем бедной женщины», – писала тюменская газета «Ермак». В 1909 г. в Тюмени один из двух собутыльников, предложив прохожему выпить с ними и получив отказ, выстрелил в него из револьвера.

Действия местных злоумышленников отличались бесцеремонностью, агрессивностью по отношению к органам власти, они совершенно не замечали правоохранительной организации и даже нападали на нее.

Известно немало случаев, когда преступники атаковали полицейских чиновников. В декабре 1895 г. трое пьяных тюменцев ночью распевали песни на улицах города. Караульный попросил их не нарушать тишины и спокойствия, за что и был жестоко избит. В корреспонденции «Тобола» сообщалось: «Нападение на городового. В ночь на 20 мая трое неизвестных напали на стоящего на посту у Маслова взвоза городового Смолина, которому нанесли значительные побои».

Сибирское криминализированное общество, если преступление не имело слишком отвратительный характер (например, изнасилование, растление несовершеннолетних, кровожадное убийство), с сочувствием относилось к уголовникам. Между злоумышленником и представителем власти оно порой становилось на сторону первого.

Тюменский исправник в 1904 г. в своем донесении в городскую думу писал, что одним из городовых недавно был задержан с поличным грабитель, но, не имея возможности за дальностью расстояния позвать на помощь других постовых, полицейский чиновник подвергся нападению местной шпаны, которая отбила у него вора и все награбленные вещи.
Этот случай показателен: на рубеже XIX–ХХ вв. около 50 % осужденных в Тобольской губернии совершили преступления именно против имущества частных лиц и порядка управления.

Пьянство и невежество народных масс, по мнению современников, были главными причинами распространения преступности. «Кровь так же, как водка, льется рекой», – констатировал А. Литовцин. «Ермак» писал: «Одичалая, озлобленная винными парами толпа с ножами ломится в запертые дома, разбивает топорами окна и двери. По сознанию самих сибиряков, все эти ужасы происходят только от водки».

Криминализация населения стала следствием, наряду с прочим, необеспеченности культурного досуга и необразованности. К примеру, в Тюмени, являвшейся «Меккой» криминального мира, отсутствовали дешевые концерты, общедоступный театр, народные чтения, библиотеки, все то, что могло бы отвлечь народ от пьяного разгула. По данным П.М. Головачева, в 1894 г. город отставал от других городских центров Тобольской губернии по числу учащихся.

Народные библиотеки в регионе стали создаваться лишь в начале 1890-х гг. Они имели большую популярность у населения. «Желающих пользоваться книгами из библиотеки каждый день прибывает, так что если число подписчиков будет и дальше увеличиваться, то библиотекарь окажется в затруднительном положении», – писал «Сибирский листок» об открывшейся в 1891 г. народной библиотеке в Тобольске. Но привлечение к «книгочтению» тормозилось тем, что книжный фонд был небольшим (не более 500 экземпляров), а услуги оказывались платно.

Профилактика правонарушений состояла в ликвидации праздности, создании народных домов, школ, деревенских театров, распространении брошюр о вреде пьянства и т. д. Открывались специальные совещания с участием народных представителей, которые занимались обсуждением и решением общественных проблем. Однако подобные меры не приводили к желаемым результатам. Лекции и прочие мероприятия народных домов старательно избегались населением, предпочитавшим заведения, где подавали спиртные напитки. Корреспондент «Ермака» отмечал: «В зиму в народном доме устраивались спектакли и лекции к снижению в народе пьянства и его пороков, но люди, опустившиеся на самое дно в праздники, тяготели не к народному дому, а к пивнушкам и винным лавкам».

Пожалуй, важнейшим фактором, содействующим развитию уголовщины, являлась неорганизованность правоохранительных органов. Кадровый состав полиции Тобольской губернии и по численности, и по качеству явно не испытывал избытка в многоопытных сотрудниках, и не преуспел в противостоянии со злоумышленниками. Например, в 1880-х гг. в Тюмени, судя по докладам местного исправника, полицейские учреждения обнаружили абсолютное «бессилие» в борьбе с преступностью, в частности, с кражами, поскольку их штат оказался недостающим, а лица, занимающие полицейские должности совершенно некомпетентными.

Юстиция края имела очевидные недостатки и не могла в полной мере противостоять криминальному напору. Ее репрессивный потенциал являлся весьма невысоким: степень уголовного наказания была крайне незначительной. Судебная система не могла удовлетворить потребностей в суде добропорядочных подданных и создавала условия, которыми пользовались преступные элементы для избежания наказания. В статье «Сибирская уголовщина», помещенной в «Восточном обозрении», рассказывалось о сибирском «правосудии»: «Следствие в Сибири страшно только на минуту, а потом дела совершенно изменяются. Ловкий и опытный человек даже не боится этих следствий и подсудностей, особенно человек, имеющий место и протекцию. За всяким следствием следует преследование, за одним судом следует другой. Где-нибудь найдется смягчение, а не то обеление. Подсудимый при прежних порядках не дремал, а только ухмылялся».

Карательная судебная «машина» не действовала: должной уголовной репрессии она не обеспечивала. По информации Министерства юстиции, незначительные преступления и проступки в Сибири не преследовались, а самые дерзкие преступления, по словам министра юстиции Н.В. Муравьева, оставались «весьма часто безнаказанными и не расследованными». «Суд не служит угрозой для преступников и защитником для обиженных и угнетенных», – говорилось в одной из министерских аналитических записок о репрессивном потенциале сибирской системы правосудия.

Судебные чиновники по своим личностным характеристикам мало отличались от преступников. Так, в округе Ишимского окружного суда в начале 1890-х гг. сложилось весьма вольно обращавшееся с правосудием сообщество из председателя суда Григорьева, заседателей Рещикова, Козящева и Добромыслова, а также водившего с ними дружбу и обделывающего совместные «дела» «подпольного адвоката» из ссыльных Родзянко («подпольная адвокатура» – широко распространенная разновидность преступной деятельности, мошенничество). Двое из трех судебных заседателей не выходили из «запоев», являлись на службу пьяными, валялись на улицах. Один из них прислуживал купцам во время ярмарок. Окружной судья Григорьев заставлял подчиненных «совершенно голословно» составлять отчетные ведомости.

Неудивительно, что сибиряки игнорировали такую судебную организацию. Посетивший в 1892 г. Тобольскую губернию товарищ министра юстиции П.М. Бутовский, исследовав местный судебный аппарат, расценивал случаи обращения населения в суды «исключительными». «Обыкновенно к нему обращаются только люди, – писал он, – хорошо изучившие судебную волокиту, причем они пользуются судом в личных видах, нередко обращая его в орудие мести». «Сибиряк, коренной или пришлый, – констатировали правительственные чиновники, – почти не пользуется судом».

Местная юстиция, вопреки своему назначению, являлась школой беззакония. «Полным недоверием к правосудию и закону» характеризовалось правосознание жителей Тобольской губернии.

Правовые нормы давно перестали играть должную роль. «Всякого свежего человека, приезжающего в Сибирь, – свидетельствовал корреспондент «Сибирской газеты», – поражает то пренебрежение к законам и судам, которое высказывается всеми, начиная от крестьянина и кончая высокообразованным человеком».

Сибиряки, видя бездеятельность правоохранительных органов и безнаказанность злоумышленников, находили способы самостоятельно осуществлять уголовное возмездие. Самосуд (вид одного из самых безжалостных преступлений в здешней уголовной жизни) стал повседневностью и получил обширное распространение в крае.

Тобольского губернского прокурора С.Г. Коваленского потрясала беспощадность расправ со злоумышленниками: он отмечал, что в губернии получили развитие растерзания в «совершенно дикой и зверской форме». «Полное недоверие к репрессивной деятельности судебных учреждений, – констатировал П.М. Бутовский, – вызывает случаи возмутительного самосуда, который составляет там обычное явление».

Особые правосознание населения, культурно-правовые традиции и социально-экономические условия способствовали вызреванию преступности в Тобольской губернии. Превентивные меры, направленные на предупреждение криминальной угрозы были неэффективны, государственные учреждения, назначенные бороться с уголовщиной, не обеспечивались материальными и людскими ресурсами: преступность в регионе имела все возможности для развития.

Источник: Е.А. Крестьянников, А.В. Наумова «Преступность в Тобольской губернии (конец XIX–начало XX вв.): историко-криминалогическое исследование»

По данной теме мы писали в статье "Начало XX века: Тюмень криминальная"