Представляем вашему вниманию очерк Бограда В. в современном написании, опубликованный в 1863 году в журнале «Современник». Описывает жизнь арестантов по тюрьмам, по этапам и в дороге, потом жизнь на заводских работах, жизнь бродяг, которые составляли в Сибири особый класс людей. Эта часть посвящена передвижению этапов по ссыльному тракту, устройству этапов и организации охраны.

Арестант, выслушавший по своему делу решение суда, и потому называемый решеным, идет обыкновенно из города, где отсудился, до места своего назначения, т. е. арестантских рот, завода, крепости, или рудника—этапным порядком, или вообще говорится просто, по этапу. И это-то путешествие бывает для многих несравненно хуже каторги. Большинство арестантов идет из дальних российских губерний, и им приходится идти до места назначения года два, а в случае болезни и остановок по больницам — и все три года. Есть примеры, что иные арестанты идут года четыре или пять, и я знаю даже один пример, когда арестант дошел до Иркутска только на восьмой год, а пока он прибудет в завод, его путешествию минут и все восемь лет.

Этапные здания устроены по всем почтовым дорогам, а главным этапным трактом считается так называемый Московский. Он идет из Санкт-Петербурга на Москву, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург, продолжается по Сибири, на Тюмень, Тобольск, Тару, Каинск, Колывань, Томск, Мариинск, Ачинск, Красноярск, Канск, Нижнеудинск и Иркутск. Все губернии пересылают сначала всех арестантов решеных в Сибирь, в ближайший от них город на московском тракте, где они остаются до прохода через город партии из Москвы, и тогда уже присоединяются к этой партии и следуют вместе с нею. Первый город, куда пересылают всех арестантов, которые должны идти по Московскому тракту - Петербург; сюда приводят из Финляндии, Остзейских губерний, Псковской и Олонецкой. Здесь формируется Московская партия, состоящая и из лишенных всех прав, идущих в Сибирь на каторжные работы или на поселение, и из лишенных некоторых прав, идущих туда же на житье или в Новгородские арестантские роты, или и вовсе не лишенные прав, пересылаемых просто административных порядком на родину, большею частью за просрочку паспортов и мелкое или недоказанное воровство.

Здесь идут все вместе и мужчины, и женщины — все, кому дорога по Московскому тракту. Назначенные в Новгородские арестантские роты сдаются в Чудов (на станции железной дороги) новгородским солдатам; пересылаемые на родину оставляются в том месте Московского тракта, откуда они должны свернуть в свой город или деревню.

К московской партии, вышедшей из Петербурга, присоединяются в Москве все присланные туда из окрестных губерний и которые тоже должны следовать по Московскому тракту, так, что из Москвы часто выходит партия человек в двести и более. Таким образом, эта партия продолжает двигаться все дальше и дальше, и везде по городам на пути или сдает, или большею частью принимает новых арестантов.

После Москвы наибольшее число арестантов присоединяется к партии в Казани и Перми. Партия, вышедшая из Петербурга и постепенно все увеличивавшаяся, приходить в Тобольск, на шестой месяц, и число арестантов в ней доходит обыкновенно до 300, а иногда и до 400 слишком. Тобольск имеет для арестантов важное значение. Здесь находится приказе о ссыльных, определяющий, в какую сибирскую губернию какой арестант должен следовать па поселение или в работы, смотря по приговору; здесь партии рассортировываются, просматриваются все старые статейные и партионные списки и вместо них выдаются новые.

Статейный список составляется о каждом арестанте; в нем помещается, кто он, откуда, за что судился, к чему приговорен и вообще делается коротка выписка из его следственного дела, здесь же помещается, сколько при нем собственных денег и казенных вещей.

Статейные списки отправляются обыкновенно из мест их отправления (а составляются они там, где арестант судился) прямо по почте в Тобольск. В партионных списках стоит только имя арестанта, его приметы, место назначения и список казенных вещей; эти списки идут при партии.

Всем препровождаемым арестантам выдается казенное платье, а именно: шапка, обыкновенной арестантской формы, халат с бубновым тузом, как говорят арестанты (потому что на спине сибирских халатов вставляется желтый четырехугольник); на спине халатов выставляются также начальные буквы той губернии, где он выдан, штаны, кожаная обувь, бывающая разного рода и зимою тулуп. Кроме того, на каторжных наколачивают казенные кандалы.

В Сибири казенных вещей выдают арестантам обыкновенно больше, чем в России; там арестанты получают зимою вместо обыкновенной шапки, треух (особенного рода головная покрышка, похожая отчасти на башлык, только без длинных концов), халат такой же, как и в России, штаны, варежки и сверху кожаные рукавицы, две рубахи, двое подштанников, бродни (особого рода сапоги), летом какую-то блузу неопределенной материи, а зимою тулуп и суконные онучи (портянки). Женщины получают казенный суконные юбки и другие принадлежности туалета. Треух, халат и штаны бывают обыкновенно из серого сукна, низшего сорта; белье из самого толстого холста. Бродни не отличаются добротою товара; они же лаются таким образом: средняя часть сапога приготовляется из черной толстой кожи; к ней пришивается голенище из белой и уже гораздо тонкой кожи; подошва приготовляется из такой же кожи как и голенище, и способ ее прикрепления составляет главную оригинальность бродней: кожаная подошва кладется на свое место, как следует, но края ее заворачиваются на верх, пальца на два и более и уже тут закрепляются. Обувь, выдаваемая в Петербурге, называется «коты» и похожа на обыкновенные глубокие калоши, но твердостью напоминает скорее железо, чем кожу. Впрочем, эти коты довольно прочны.

Арестант, если у него износится какая-нибудь часть казенного туалета, может представить ее в первом губернском город и взамен ее получить новую, но только он обязан непременно представить остатки старой вещи для удостоверения, что она действительно износилась. Это правило установлено для того, чтобы арестанты не продавали казенную одежду, получая ее в каждом губернском городе, но оно решительно не достигает своей цели, несмотря на то, что обыкновенно арестант, не представивший старой, выданной ему прежде вещи, подвергается телесному наказанию.
Арестанты как в России, так и в Сибири, постоянно продают разные части казенного туалета и многие соглашаются жертвовать спинами только бы получать одежду в каждом городе и опять продавать ее.

Обыкновенно арестант отвечает, что или у него украли ее, или он потерял ее или проел. Первое и третье действительно часто бывает. Что арестанты крадут друг у друга, что только возможно, это уже известно, но многие, которые умели сберечь свою одежду, часто продают ее, чтобы добыть денег и эти деньги прибавляют к казенным кормовым. И действительно поэтому многие арестанты совершенно справедливо говорят, что они проели одежду.

Таким образом в каждом губернском городе, арестанты заявляют, что у кого пропало или износилось из одежды, и хотя многие из них получают известное количество розог, но так как, особенно зимой, идти без тулупа или другого какого платья нельзя, то все-таки все получают требуемые казенные вещи, которые часто тут же и продают. Покупают их или некоторые из арестантов же, занимающиеся при случае торговлей, или тюремные солдаты и наконец крестьяне по деревням, у которых все, и арестантская одежда, идет в дело.

Цены на казенную одежду стоять обыкновенно очень низкие и зависят от доброты вещи. Тулуп бывает от 60 коп. сер. и доходит до 2 и 3 руб., коты — копеек 30 или 40; бродни 30—50 коп., рукавицы кожаные—20 коп., халат —30 к. Если арестант проигрался или вообще находится в нужде, он отдает еще дешевле, а умеющие продать, кому, когда вещь требуется, берут и дороже.

Кормовые деньги дают арестантам в разных губерниях различно, но везде наличными деньгами. Жены и дети арестантов, добровольно с ними идущие в Сибирь, получают по стольку же казенных кормовых на каждого члена семьи, как и арестанты.

Количество кормовых на каждую губернию утверждается ежегодно, на основании забираемых справочных цен на хлеб и другие важные съестные припасы; но часто эти цены меняются, а количество кормовых, как было назначено, так и остается до конца года, да и само по себе и при прежних ценах бывает мало. Но эти деньги даже и в Сибири не всегда достаточны, тем более, что дорогой арестанты почти не имеют возможности готовить кушанье в артели, а каждый должен покупать все нужное у деревенских торговок, которые продают, припасы не особенно дешево. Например, на 3 1/2 коп., в Енисейской и Иркутской губерниях, арестант только и может купить одного хлеба, а о чашке щей или куске говядины с этими деньгами трудно и думать.

При отправлении арестантских партий из Тобольска придерживаются уже другого порядка: женскую парню отправляют особо, посольскую (поселенцев) особо, и кандальную (каторжных) особо.

На первой бывают все женщины, и каторжные, и поселенки; она, подобно кандальной, отправляется обыкновенно раз в месяц, по мере накопления арестанток. Вот, например, в каком порядке отправлены были из Тобольска партии с осени 1862 г.: первая кандальная, за нею три посельских, женская, еще две посельских, вторая кандальная, за нею пять посельских, третья кандальная, еще две посельских, женская, посельская и т. д.

Партии выходят из Тобольска раз в неделю по пятницам. При женской партии идут и женатые мужчины; по часто и все эти партии бывают смешанные, т. е. к каждой из них присоединяется несколько человек, которые по правилу собственно должны были бы идти с другой; эти присоединения делаются уже по выходу из Тобольска, из встречающихся на пути больниц и городов.

Приходить, например, партия в город или этап, где есть больница, а в больнице есть выздоровевшие арестанты — их. Тот час же присоединяют к пришедшей партии, не разбирая, какая партия: тут часто кандального присоединяют к женской и т. п.

Из Иркутска партии отправляются три раза в неделю. Во вторник пересылают всех следующих в Иркутский солеваренный завод (Усолье) и всех обратных, т. е. следующих назад из Иркутска (или из -за Байкала) по Московскому тракту, — большей частью подсудимых, следующих для справок по разным городам, или поселенцев, препровождаемых для прописки в волости.

По четвергам (но не каждый четверг) отправляются все каторжные и поселенцы, следующие за Байкал; они отправляются по мере накопления. По субботам отправляют всех следующих по Якутскому тракту и в Александровский винокуренный завод.

Все арестанты, следующие в Сибирь на работу, должны быть постоянно закованы в кандалы, а поселенцы и другие лица, препровождаемые по этапу, прикованы за руку к общей цепи. В России, особенно в столицах и около них, этот закон почти всегда соблюдается. Закованные в кандалы так уже и идут всю дорогу; остальные же идут так: один человек сковывается правой рукой с левой рукой другого; на такие пары разделены все арестанты; кроме того, каждые три или четыре пары приковываются к одной цепи, которая начинается в том месте, где скованы руки первой пары, и тянется через все пары, через те же самые места и тянется до самой последней, т. е. 4-й или 5-й пары. На сколько это удобно, может судить всякий. Арестантов шаг не равный один идет быстрее, другой медленнее и поэтому они друг друга тянут; захотелось арестанту остановиться — все остальные скованные с ним тоже должны остановиться и пережидать, а так сковывают человек по восьми, десяти и более, и каждому арестанту приходится останавливаться для каждого из товарищей, поэтому каждый делает до десяти остановок (сам для себя и для других).

В Сибири прежде употреблялся тот же способ препровождения, только вместо цепи был железный прут и приковывалось к нему еще большее число пар, что конечно было еще неудобнее, но арестанты ухитрились добиться того, что теперь окончательно перестали употреблять этот способ.

Так как этапным солдатам не составляет особенного удовольствия водить партии, то они стараются сбывать их как можно скорее, чтобы заняться дома другими делами. Арестанты, уже прошедшие Россию и понабравшиеся опыта, поняли это и стали ходить как можно тише, потому что для них нет положения, сколько верст, идти в час. Солдаты обыкновенно обращались к передним арестантам —которым идти приходилось всех труднее, потому что задние отставали и тянули цепь назад —и требовали, чтобы те шли скорее. Передние арестанты объясняли им, что им тяжело, что они не могут идти скорее, а если солдаты хотят идти скорее, то пусть помогают им тащить всю партию. Сколько этапные офицеры и солдаты ни горячились — ничего не могли сделать: где тут найти виноватого, кто тянет взад прут? Делать нечего, помаялись они, помаялись, да и перестали употреблять прут, признавая за ним большие неудобства.

Чем ближе к Сибири, тем арестантам идти свободнее; в Западной Сибири свободнее, чем в России, а в Восточной Сибири еще свободнее, чем в Западной. Правда, что и в Сибири, в городах, всех каторжных заковывают, а часто и бреют полголовы, особенно в Иркутской у кандальной партии, отправляемой за море (Байкал); но как только партия отошла один станок (т. е. станцию), арестанты уже начинают мало по малу снимать кандалы и кладут их в мешки, а через несколько станций вся партия идет без кандалов. Этапные офицеры большею частью глядят на это сквозь пальцы, потому что они знают, что чем более дадут они льгот арестантам, тем более могут быть уверены, что те лучше будут вести себя и не сделают у него на этапе никакой пакости. И действительно, арестанты обыкновенно оправдывают доверие офицеров. Подходя к городу, особенно к губернскому, партия на последнем станке надевает снятые кандалы и по форме входит в города. Поселенцы же в Сибири никогда не заковываются, тогда как в России это бывает сплошь и рядом.

Партия, по форме, идет обыкновенным образом: впереди несколько этапных солдат с ружьями и примкнутыми штыками; за ними следуют рядами арестанты; сзади и по бокам их также идут солдаты с ружьями; за партией идут подводы с больными арестантами, дворянами, пересылающиеся на житье в сибирские губернии, и наконец арестантским имуществом; при этих подводах тоже идет несколько солдат.

Тут же идет при партии и этапный офицер. Но на самом деле, особенно в Восточной Сибири, партии никогда не придерживаются такого порядка. Офицеры часто не сопровождают партии, поручая это унтер -офицерам, партия не строится в порядке, а идет как попало, многие солдаты или сами садятся на подводы или складывают на них ружья, а за Байкалом случается, что партия уже четверть часа ушла с этапа по дороге, а конвойные казаки только что собрались и думают догонять ее, а партия между тем идет одна.

В Западной Сибири, партию провожают человек десять, двенадцать, а иногда и 24, смотря по тому, большая ли партия и притом кандальная или женская, или посельская. Солдаты часто говорят, что лучше всего ходить с кандальной партией, потому что, тут хотя и опасливо, чтобы кто не убежал, но в остальных отношениях совершенно спокойно: «кандальный службу, порядки знает, идет скоро, по сторонам не расходится; а вот если ведешь женскую партию — чистая беда, особенно летом; идут тихо, разбегаются по сторонам дороги собирать ягоды — просто мучение». Так, отзываются о женской партии люди положительные, дорожащее временем и с службой.

Арестантская партия проходит в день обыкновенно от и 5 до 30 верст, смотря по станку; в Сибири станки часто бывают верст в 35 и 36. По всему Московскому тракту от Москвы до Иркутска устроены так называемые этапные и полуэтапные здания. (Так как теперь арестантов до Нижнего Новгорода препровождают по железной дороге, то на этом пространстве этапные здания упразднены).

Этапное здание находится через каждые два станка, а между двумя этапными зданиями стоит одно полyэтапное. Выходить, например, партия из города Тобольска, утром, идет станок 34 версты и приходит таким образом в тот же день, т. е. в пятницу, в деревню Бакшееву, где стоит полуэтап, небольшое здание, устроенное для ночлега. На другое утро, т. е. в субботу, партия выходит из Бакшеевой, проходит новый станок в 27 верст и приходит уже в село Старый Погост, где устроено этапное здание; здесь партия проводить остаток субботы, живет (днюет, как называется) все воскресенье и выходит с этапа уже в понедельник утром, делает станок в 30 верст, приходит на полуэтап (в деревню Копотилову); на следующее утро, т. е. во вторник выходить с полуэтапа, делает станок в 33 версты и приходит на этап (в д. Дресвянку), где днюет всю среду, и уже в четверг идет далее. Таким образом партия идет все дальше и дальше, ночуя на полуэтапах и делая дневки на этапах, т. е. через каждые два перехода или два дня хода.

Этапные и полуэтапные здания бывают обыкновенно в тех же деревнях, где находятся почтовые станции; впрочем, не всегда.

Полуэтап представляет всегда небольшое здание, выкрашенное казенной, т. е. желтой краской, с двором и одними воротами; направо от ворот стоит избушка для приведших партию солдат и офицера; посреди небольшого дворика находится другая избушка, немного побольше первой; это избушка для арестантов. Весь двор обведен частоколом или тыном, довольно высокими, толстыми и вверху остроконечными бревнами, вбитыми стойком, одно возле другого. Избушка для арестантов разделяется на несколько клетушек; в них может поместиться только человек 30 или 40, тогда как в них проводят полдня и ночуют партии человек во сто, а иногда двести и более, так что арестанты спят и на нарах, и под нарами, и на полу в проходах, и в коридоре; а иногда даже, не смотря на погоду, на дворе. Воздух в этих клетушках делается невыносим уже через полчаса по приходе партии; можно себе представить качество его ночью или к утру, когда партия уходит. На полуэтапе остается только сторож, живущий там или один, или вместе с женою (начальство Западной Сибири вообще поощряет браки солдат).

На следующей неделе, в тот же самый день, приходит новая пария, под караулом солдат предыдущего этапа, а между тем на полуэтапе ее дожидаются новые конвойные с следующего этапа, которые проверяют партию и принимают, ее; тогда старый караул уходит обратно домой, а новый ведет на другое утро партию на следующий, т. е. свой этап.

Этапные здания, хотя и немного более полуэтапных, но все-таки тесны, отчего и воздух в них тоже скоро делается негодным для дыхания. Главное здание этапа, выходящее обыкновенно на деревенскую улицу, заключает в себе квартиру офицера, кордегардию, т. е. казарму, где живут холостые солдаты и где находится дежурный, и образную, которая часто обращается в канцелярию или жилище писаря. От этого здания идете кругом частокол, огораживающий двор; кроме того, часто двор разделяется на две части забором, на двор офицерский и на дворе арестантский.

На арестантском дворе стоит здание, назначенное для арестантов, и состоящее из нескольких небольших камер; окна в них, конечно, грязные и с решетками. На ночь арестантов проверяют и закрывают.

Караул стоит постоянно, как на этапе, тат, и на полуэтапе. В другом углу двора стоите баня, большею частью только для формы и к употреблению негодная. Кроме того, на дворе находятся разные сараи и конюшни, принадлежащие офицеру.

Большинство этапных офицеров недалекого образования, имеют хозяйство, лошадей, коров и разных домашних животных, едят хорошо, спят вдоволь, и доходцы есть. Но говоря о доходах, нельзя не упомянуть об этапных писарях, которые, как и вообще в России писаря, весьма часто орудуют делами вместо своих начальников. Если вы имеете какую-нибудь нужду до офицера, стоит обратиться к писарю «с приношением».

В Западной Сибири на каждом этапе есть офицер, а в Восточной. Где этапы устроены гораздо хуже и стоят полуразвалившиеся, офицеров мало их места занимают казачьи урядники.

За Байкалом этапные здания еще меньше и несравненно хуже, чем по эту сторону Байкала, и уже строены не по форме, а представляют собой просто избушку.

Помещение в них так тесно, что многие из партии верст за пять до этапа, начинают ускорять шаг, а за три версты уже бегут бегом (казаки им не мешают), чтобы прежде других занять хорошие места. Остальные арестанты должны часто ночевать на дворе этапа.

Всех солдат подведомственных офицеру полагается на каждом этапе 28, в том числе унтер -офицер и писарь. Семейные солдаты имеют свои дома в деревне, где и живут, а холостые помещаются в кордегари. Вооружены они ружьем, обыкновенно кремневым. Теперь, впрочем, начинают на этапах старые ружья заменять новыми.

Жалованье солдатам дается обыкновенное, около -3-х рублей на год, но если в целый год с какого этапа не случилось ни одного побега, то всем солдатам и офицеру этого этана выдается в награду годовое жалованье. За побег с этапа или с дороги из-под конвоя, все солдаты того этапа, с которого был, караул, лишаются этой награды, а если бежал каторжный, то некоторые из виновных часто предаются суду. В Восточной Сибири побеги бывают чаще, особенно за морем, и там казаки не подвергаются за это особенно строгой ответственности, потому что часто совершенно невозможно, особенно летом, небольшому караулу усмотреть за большой парией.

Иногда арестантов препровождают и посредством сельских караулов, если завод, например, в стороне от тракта, так в Николаевский железоделательный завод сельские караулы провожают арестантов 230 верст, от самой Тулуповской станции, находящейся на Большом Московском тракте.

Таким образом, как я уже сказал, арестант проходит этап, т. е. два станка в три дня; этого довольно, но при громадности расстояния, которое арестант должен пройти, путешествие его до места назначения продолжается всегда очень долго. Из Москвы, например, до Тобольска партия идет пять месяцев, а из Финляндии, Кавказа и других дальних мест еще дольше. От Тобольска до Иркутска шесть месяцев; от Иркутска до Нерчинска около двух месяцев.

Надобно заметить, что кроме этого срока арестанты всегда почти по нескольку недель живут в Москве, Тобольске и Иркутске, пока там накопится достаточное число их, чтобы отправить партию; преимущественно долго ждут женщины и кандальные.

Кроме того, парии задерживают весновки и осеновки, т. е. время разлива рек весною и время замерзания зимой. Подобные остановки иная пария встречает несколько раз, смотря по тому, в какое время года выйдет с места. В Сибири рек много и разливаются они на большое пространство; например, Обь, в Тобольской губернии, разливается на нисколько десятков верст и стоит в таком виде очень долго; в 1862 году она задержала партии на 3 недели, в продолжении которых через нее нельзя было переправиться. Осенью также долго нельзя переправляться через реки, пока он окончательно не встанут.

Пария идет обыкновенно покуда можно, и веснует или осенюет на этапе, уже перед тем местом, куда идти дальше нельзя; останавливаясь там, она тотчас же дает знать об этом по всем этапам, чтобы везде было при остановлено отправление парий, потому что иначе одна партия может нагнать другую, а на этап и одна-то помещается с трудом. В это время все парии перед разлившейся рекой останавливаются; идут только те, которые ранее успели переправиться через нее, но и те скоро останавливаются перед какой-нибудь другой рекой. От Красноярска до Иркутска весновки и осеновки редко мешают движению партий, потому что там нет больших рек, кроме Ангары под Иркутском.

Таким образом, до Нерчинска арестанты доходят года в полтора, но это только до Нерчинска; там нужно ждать назначения от горного правления в завод или рудник, да еще путешествовать в него. Наконец, почти нет возможности идти более полутора и года во всякое время, и в мороз, и в слякоть, особенно в арестантской одежде, и ни разу не заболеть. И действительно, ни один арестант не доходит, не пролежав ни сколько времени, а иногда и очень долго, в какой-нибудь больнице.

Кроме городов, больницы устроены через каждые три этапа при четвертом, под управлением фельдшеров. Обыкновенно худшими больницами считаются в России больницы в уездных городах, но этапные больницы несравненно хуже их. Только изредка попадаются немного сведущие фельдшера. Главными болезнями, с которыми ложатся арестанты в больницы, бывают венерические и простудные. Венерические бывают или старые, занесенные из России, или новые, полученные уже в Сибири, потому что эта болезнь развита в Сибири не между одними инородцами, но и между русскими.
Простудный болезни при обретаются арестантами большей частью во время пути, что и весьма естественно. Пролежав, таким образом, в больницах, да прождав в городах, арестант часто приходить в завод на третий пли на четвертый год своего путешествия. Я говорил уже, что бывают примеры еще длиннейших странствий. Не говоря уже о том, что это составляет громадную потерю времени для самих арестантов, такое долгое странствование с многими испорченными людьми имеет чрезвычайно вредное влияние и на тех арестантов, которых всегда много идет при парии. Иной отец и хотел бы устранить их от этого влияния, по это он может сделать отчасти только на заводе, где будет жить один; а дорогой это совершенно невозможно; все и дурные, и хорошие постоянно вместе, так что всегда имеют перед глазами разные дурные примеры, а три, или даже более, года пути вместе с такими лицами много значат для впечатлительных детей.

С некоторого времени для арестантов сделали большое облегчение: их стали возить по железным дорогам, везде где они только проведены, при том в иных местах возят и на пароходах.

Есть даже проект возить их на лошадях, но он до сих пор еще не осуществился. Сделан был по проекту большой фургон, в котором можно было поместить и 2 человек арестантов и этот фургон прислан был для пробы в Иркутск. Иркутское начальство поступило весьма здраво, назначив в число экспертов и несколько арестантов, так как дело шло об них; в фургон было впряжено 4 лошади; полицмейстер покатался с арестантами по городу и по окончании испытания арестанты выразили, что, хотя это вещь очень полезная, но имеет некоторые неудобства. Во-первых, чрезвычайно тесно, так что арестант как сел, так и должен, почти не двигаясь, сидеть всю дорогу; во-вторых, помещения для арестантских вещей под скамьями чрезвычайно малы, так что туда всех вещей невозможно запихать. Может быть, эти замечания и не были бы приняты во внимание, но явилось еще большее затруднение — не находилось подрядчиков, которые взялись бы на своих лошадях возить постоянно эти фургоны с арестантами, за цены, предложенные казною. Bcе требовали гораздо больше, отзываясь тем, что фургон очень тяжел, так что нужно запрягать в него лошадей по шести, да и те скоро устанут, а в распутицу, если он засядет в грязи, что чрезвычайно легко при его тяжести, не свезешь его с места и на десяти лошадях.

На том дело о перевозке арестантов на лошадях пока и остановилось. Будет ли составлен новый проект или этот будет изменен, ничего еще неизвестно.

Источник: Боград В. «Арестанты в Сибири», Современник: журнал литературный и политический. СПб., 1863.