Представляем вашему вниманию очерк Бограда В. в современном написании, опубликованный в 1863 году, в журнале «Современник». Автор описывает жизнь арестантов в тюрьмах, на этапах и в дороге, потом жизнь на заводских работах, жизнь бродяг, которые составляли в Сибири особый класс людей. Эта часть посвящена побегам из мест заключения.

Одну из особенностей Сибири составляет целый класс бродяг. Бродягою называется обыкновенно всякий бежавший из своего местопребывания, то есть рудника, завода, крепости или деревни (если он поселенец), и пробирающийся по Сибири, по направлению от Нерчинска к России.

Бродяги есть и в России, но там их, сравнительно с Сибирью, мало, они там строго преследуются и вообще имеют другой характер; они ведут себя гораздо тише и скрываются обыкновенно под разными названиями, то богомольцев и странников, то других подобных лиц; вообще они стараются скрыть, что они бродяги, зная, что большая часть населения в России не расположена к ним и большею частью выдает их начальству.

В Сибири совсем другое. Бродяг там несравненно больше против России, они попадаются постоянно, начиная с марта месяца, а с мая их можно встретить на каждых 20 верстах, иногда целыми партиями. А главное, что в Сибири они имеют между жителями право гражданства: их никогда не берут, если они только не сделали никакого преступления; бывает, что задерживают бродяг без всякой особенной причины, но такие случаи чрезвычайно редки и задержавшему тогда несдобровать; бродяги узнают об его поступке и узнав, рано или поздно, тот или другой, зарежут его.

Поэтому сибиряк редко решается задерживать бродягу и скорее сам расправится с ним, если поймает его в краже; убьет его сам, но не повезет к начальству. И остальные бродяги на эту расправу редко претендуют, особенно в восточной Сибири, и винят своего товарища, зачем он крал; случается, что они сами ловят таких воров, сами расправляются с ними «как Бог на душу положит», но всегда жестоко, потому что «не воруй, говорят они ему; ты знаешь, что ты не один здесь ходишь — здесь ходят сотни, которые из-за тебя должны страдать, потому что в деревне, где случилась кража, произведенная бродягой, там уж другим бродягам ничего не подадут, да еще пожалуй будут ловить их».

Имея таким образом в некотором роде право гражданства, сибирский бродяга идет смело, никогда не скрывает, кто он. Он знает, что жители всегда накормят его, да еще дадут запас на дорогу, да и начальство иногда или просто промолчит при встрече с ним — не гнаться же ему за ним, особенно если вблизи лес, — или приветливо поговорит с ним, а иногда и денег даст. Последнее, случалось, делало в старые года даже самое высшее начальство.
Бродягами становятся обыкновенно каторжные, которые считают тяжелым отработать свой срок; таких беглых иногда ловят, наказывают, плетьми и увеличивают им, прежний срок работ; но если арестант, при прежнем, меньшем сроке не хотел жить в завод, то при увеличенном не будет жить и подавно, и бежит; его иногда опять ловят, еще больше увеличивают срок работ, который уже наконец делается вечным — тогда уже арестанту ничего более не остается, как постоянно бегать, отделываясь по временам за это спиной: век ведь не проработаешь. Таким образом, он и проводит всю жизнь в бегах, до самой смерти.
Бродяги собственно бывают двух родов; бродяги из любви к искусству, и бродяги по необходимости. Первых не очень много, хотя и встречаются такие, которые никогда не могут поселиться оседло; их все тянет в лес, для них жизнь бродяги, исполненная приключений, составляет особенное удовольствие, но таких может быть не более трех процентов всего числа бродяг. Остальные идут стрелять савотейки (бродяжничать), потому что для них невыносима принужденная каторжная работа и жизнь рабочего арестанта; кроме того, их тянет к своим, в Россию, откуда их оторвали.

Я видел одного арестанта, который три раза бегал из Нерчинских заводов в Россию, к своей жене и детям; но дальше Пермской губернии доходить ему не удавалось: его ловили и, дав известное количество кнутов (тогда еще наказание кнутом не было уничтожено), снова посылали в рудники, увеличивая каждый раз срок работы. Наконец он бежал в четвертый раз и на этот раз дошел до самой деревни, близь Ярославля, явился к жене и уговорил ее идти с ним; та согласилась, и они оба явились к местному начальству: один с объявлением, что он беглый, пришедший за своей женой, а другая с просьбою о позволении ей отправиться в Сибирь вместе с мужем; ее просьбу приняли, его конечно отдали под суд и на одиннадцатый месяц прочли судебное решение — 60 плетей и ссылка в каторжную работу на очень большой срок. По исполнении приговора, он отправился наконец в Сибирь с тем, о чем восемь лет хлопотал —с женою и детьми.

Многие из этого рода бродяг сами ругают свою жизнь, но не могут бросить ее скоро: они прежде ищут себе верное местечко, где бы они могли приютиться безопасно с фальшивым паспортом, или даже вовсе без него. Но многие из них сами виноваты, что не могут приютиться: не выдержат, украдут как-нибудь, их и поймают и шлют назад.

Вот, например, случай, доказывающий отчасти, что многие бродяги желают вести оседлую жизнь: перед осенью 1862 г. в Сибири ходили слухи о каком-то манифесте, в котором, по словам сибиряков, будто бы говорилось, что всех явившихся к начальству бродяг будут приписывать на поселение. Многие из бродяг поверили этим слухам, и стали являться по всей Сибири к местным властям; особенно много, как говорят, явилось их по Томской губернии. Каково же было их разочарование, когда им пришлось получать то, чего они вовсе не ожидали—плети и ссылку на каторжные работы.

Бегают и поселенцы, которым жит нечем, а таких довольно много; некоторые из них бегают часто с золотых промыслов; наймется, например, поселенец к какому ни будь частному золотопромышленнику, возьмет по обыкновению задаток рублей в тридцать и более, а так как на этот задаток приходится жить почти целый год (при копании золотых россыпей им полагается 3 рублей серебром в месяц, а при промывке золота известный процент) и жить все время без денег,—потому что полученный задаток большею частью в тот же день остался в кабаке,—то он обыкновенно или бежит с самих приисков или скрывается тотчас же по заключении контракта и получении задатка.

Бегают арестанты или из тюрем, или с этапов, с дороги или наконец уже с самых заводов и рудников; большинство принадлежит к последнему разряду, потому что с завода всегда открыта дорога для побега, за отсутствием постоянного надзора, и бежавшему грозит только опасность во время поисков за ним, если они будут; а бежать с дороги и вообще из под караула,— тут нужен большой риск, тут арестант кроме опасности поисков, подвергается опасности в самую минуту бегства, потому что конвойные часто бывают с заряженными ружьями и должны стрелять в бегущего; наконец за бежавшим из тюрьмы или с дороги, особенно если бежало много, всегда начинаются поиски, сзывают всех окрестных крестьян, делаются облавы в лесах ит. п. В заводах же отыскиванием бежавших занимаются редко, потому что там некогда это делать, да и бесполезно: бежавшего хватятся только на другие сутки, а иногда и гораздо позже, а в это время он будет уже далеко.

Из тюрем бегают только те, кому за важные преступления грозит сильное наказание; такие люди, которым уже необходимо убежать, убегут непременно, как бы строго их ни содержали; они и тюрьму подкопают и уйдут, и вылезут через трубу для стока нечистот, вообще решаются на самые смелые поступки, чтобы исполнить свой план. Нужда заставит их перехитрить самых хитрых сторожей.

В Иркутске был, например, случай такого рода: один арестант оделся в чистое гражданское платье, важно и смело пошел к воротам и велел часовому (буряту) отворить их; буряты вообще народ простой, нехитрый, и часовой повиновался приказанию, полагая, что это был какой ни будь чиновник, приходивший в канцелярию тюрьмы по делу. Арестант конечно и был таков. Но на такие смелые поступки решаются не многие: большинство бегает из тюрем, когда к тому есть удобный случай, а случаи эти бывают главным образом на работах, которые производятся арестантами вне тюрьмы, а иногда и вне города, в лесах.

Весною и летом число арестантов, бегающих с работ, бывает довольно велико: бегают почти каждый день, а иногда и по несколько человек, потому что конвойным трудно усмотреть за ними особенно в лесу, число работающих доходит иногда до 100, а конвойных бывает 10 или 12 человек, а иногда и меньше; арестанту стоит только отойти нисколько шагов в сторону, в кусты, конвойные его и не заметят, а если и заметят — искать бесполезно.

Чаще других арестанты дурачат бурят, и в Сибири можно услыхать множество рассказов о подобных случаях; я передам некоторые из них. Был, например, случай такого рода: послали из одного острога человек пять арестантов с одним конвойным, в находившийся неподалеку лесок, нарезать там веток для метел; арестанты работали сначала на глазах конвойного, но один из них мало по малу отходил в сторону, и наконец скрылся в кустах. У бурята достало на столько наивности, что он послал искать его двоих из оставшихся арестантов: те пошли, вероятно нашли его, но назад, конечно, не вернулись, а пошли вместе вперед. Бурят подождал, подождал, да и вернулся в острог вместо пяти с двумя оставшимися арестантами.

Еще о казаках-бурятах слышал я в Иркутской губернии следующий весьма правдоподобный рассказ: послали как-то арестанта из тюрьмы с конвойным в одно из присутственных мест для допроса. На возвратном пути, на углу одной из улиц, арестант говорит конвойному буряту, что ему нужно сходить до ветру; «только ты не смотри, прибавил он, я этого не люблю; я скажу тебе, когда можно». Бурят зашел за угол, только ждет долго, арестант все его не зовет; он решился, наконец, выглянуть, и видя, что арестант уже далеко, начинает кричать: «друг, друг, куда ты? постой, воротись, друг» и т. п. Слышал арестант крики своего друга, неизвестно, только не вернулся, и буряту пришлось возвращаться одному.

Побеги из тюрьмы сравнительно с другого рода побегами бывают не так часто, особенно по нескольку человек в вместе. В последнее время случился только один большой побег из тюрьмы, случившийся года два тому назад в Ачинске. Тюремный караул перепился (провинциальные тюрьмы вообще отличаются патриархальностью, так что на всю тюрьму остался только один часовой у ворот, и тот сомнительной трезвости. Арестанты знали это, а при таком удобном случае не побежит только ленивый. Они в этом случае, конечно, ленивыми не были и пошли перелезать через противоположную воротам стену, помогая один другому, так что часовые, проспавшись, увидели бы себя единственными жителями острога; но между арестантами нашелся шпион, который, улучив минуту, побежал в кордегардию и сказал караулу, что делается. Однако все-таки ушло 44 человека.

Побег этот наделал большого шуму, начались по всем окрестностям облавы; около 15-ти человек поймали на третий же день, потом в продолжении трех недель переловили еще человек десять, троих поймали случайно уже на следующий год, так что в настоящее время из 44 человек не отыскано только 14.

Арестанты стараются вообще не бегать большими париями, потому что, если убежит один, два человека, на это не всегда обратят внимание и часто дело этим и кончается, а когда бежит сразу много человек — начнутся облавы и многих переловят, потому что большому числу беглых трудно всем спрятаться в лесу, а одному или двум можно удобно.

Бегают довольно часто с этапов, большею частью через отхожее место, разобрав в нем тонкую дощатую крышу, или ночью через забор. Иной раз и днем пошлют, например, арестантов за водой с ушатом, а конвойный идти поленится (на этапах еще более патриархальности, чем в уездных тюрьмах), будучи уверен, что они не уйдут, потому что речка тут же в деревне, недалеко; однако арестанты редко оправдывают ожидания солдат и почти всегда бросают в первом удобном месте ушат, а сами идут в лес.

Бегают также с дороги во время перехода с одного этапа на другой, человека по два, по три и более; иногда, преимущественно за Байкалом, большая часть партий, по команде одного, бежит «на ура», разом во все стороны. Солдатам уж тут делать нечего, и, хотя бывает, что они убьют нисколько человек, но этим делу не помогут; обыкновенно они стараются только удержать от побега остальных, а за бежавшими не гонятся.

Все вообще побеги бывают весною и летом, особенно с дороги, потому что в Сибири по сторонам дороги снег, иногда выше человеческого роста; тут уж бежать некуда. Но есть несколько этапов, где и летом не бывает побегов, потому что они стоят в степи, где место открытое и по дороге нет деревьев.

Лесистые этапы на этот счет менее счастливы; между ними есть такие, что почти из каждой проходящей партии кто ни будь убежит, потому что по дороге попадаются такие густые леса, что вторых рядов деревьев уже не видно во время перехода по такой дороге. Арестанту стоит только сделать три шага в сторону и искать его уже будет бесполезно.

Наконец, самые главные и почти самые легкие побеги делаются из заводов. Бежать там легко, но идти бежавшему, куда ему нужно, чрезвычайно трудно, особенно беглым из Нерчинского округа за Байкалом, где им приходится идти по неделям безлюдными местами.

Беглые из Нерчинских заводов соединяются обыкновенно вместе и идут большими партиями, каждая по известному маршруту; большинство идет от Нерчинска до Читы, потом вдоль по течению реки Хилок, по реке Чикой, в которую Хилок впадает. С Чикоя переезжают в Селенгу, которая принимает в себя Чикой, а по Селенге приходят уже прямо к Байкалу. Встречающиеся по дороге города, они обходят стороною. Этот маршрут известен всему Забайкалью и все знают, что весною по этой дороге можно всегда и везде найти целые партии бродяг. Это обстоятельство подало повод к довольно курьезному случаю, все с теми же бурятами.

Однажды, еще в прошлом десятилетии, бежали из одного Забайкальского завода двое арестантов. Тамошние казаки-буряты тотчас же бросились на реку Хилок, которая течет неподалеку от завода, захватили там человек 15 разных бродяг, связали и привели к начальству; «вот бачка, ваше почтение, возьмите 15 голова за два голова».
Иные, в прочем, ходят другой дорогой. Из завода уходят обыкновенно партиями по нескольку человек, запасшись хлебом, ножом и вообще всем настолько, чтобы не было обременительно идти. Дорогой к ним присоединяются другие небольшие парии и таким образом составляется партия человек в 30 и более. Такая пария, особенно если она сыта и имеет запасы, идет смело, ее уже никто не тронет, даже казачьи пикеты, которые летом часто стоят по Байкалу, потому что бывали случаи, что такие парии отправляли весь пикет на дно Байкала. Но все-таки бродягам, даже и большой партии, трудно дойти до Байкала, а еще труднее очутиться по ту сторону его. В этом походе умирает громадный процент беглых и большею частью с голода. скачать dle 12.1

---