Богдо-гэгэн VIII и монгольские ламы в начале XX века
Опубликовал: murashka, 13-04-2018, 20:37, Путешествие в историю, 934, 0
Хотя политика Китая и стремится всеми силами ослабить влияние ламаизма на жизнь монгольского населения, но подчинение монгол-шабинцев гыгену, конечно, не может не иметь своего влияния, несмотря даже и на то, что правительство Китая старается умалить значение гыгена в глазах монгол.
Помимо притеснений монгол Китаем, он в последнее время делал различные репрессии и в отношения гыгена лично, в особенности после того, когда тот не приехал на вызов в Пекин. Тем не менее, боясь открыто настроить против себя недовольство монгол, Китай в действиях своих соблюдает большую осторожность.
Нельзя, конечно, отрицать и того, что и сам гыген в некоторых случаях, не желая также обострений, соглашается на возможные перемены. Так, например, по согласию с пекинским правительством, ургинский рядом своих распоряжений, изменил много существенного в жизни и положении подведомственных ему лам. Принимать в ламы стали с разбором, запретили обзаведение семьями, нарушение монашеских обетов, явилось преследование за проступки, расстрижение их в так называемых хара (простолюдин), которые могут быть зачислены в казаки, и пр.?
Вообще начали ставить преграды в зачисление в ламы, так как, по прежним положениям, лама избавлялся от призыва в военную службу.
Переродившийся восьмой по счету гыген дозволен был к привозу из Тибета в 1872 году, как исключение. Возмужавши и вкусивши всю заманчивость живого бога гыген этот старался в дальнейшем особенно крепко держаться своего положения и быть осмотрительным к предписаниям пекинского двора. Он первый из гыгенов, по достижении возмужалости, выказал недоверие к пекинскому правительству и открыто заявил о своем нежелании приехать в Пекин, куда его вызывали.
Народная молва такова, что прежние гыгены, по возмужалости, приблизительно достигшие 14 - 15 лет, обыкновенно вызывались в Пекин, где и кончали свои дни (были отравляемы). Делалось это якобы с целью, чтобы живой бог, по достижении зрелого возраста, не склонил монгол к отсоединению от Китая, а также и из чисто религиозных воззрений, что гыген не родится, а перерождается лишь несколько раз в юношу одного возраста и как бог не старится.
Почитание гыгена (Хутухты) у монгол и бурят очень велико. Не только видеть его для - ламаита составляет особое счастье, но и получить, хотя бы и заочное, благословение через какую-либо вещь, бывшую у него в употреблении, или соприкосновении. О счастье же, которое испытывает ламаит от личного благословения гыгена, конечно, нечего и говорить.
Не только вещи, бывшие в употреблении гыгена, почитаются за святыню, но даже его экскременты и урина разбираются паломниками нарасхват. Первое высушивается и сохраняется в особых помещениях при дацане. Как экскременты, так и урина употребляются монголами и бурятами как лекарство. Первые для приготовления мазей, а вторую больные пьют при всех внутренних болезнях. Не каждому из паломников удается достать такие легендарные целебные средства, так как открыто продавать их запрещено, достать же секретно очень трудно и дорого.
Не меньшим почитанием монгол пользуются и многие «хубильганы» (святые учителя, считающиеся также перерожденцами). Доступ к ним, конечно, легче, к тому же эти перерожденцы иногда выезжают временно из своих дацанов, посещая другие. Ведут они монашескую жизнь, не едят мяса и удаляются всего светского.
Правящий монголами Ургинский Гыген (8-й) жизнью своей во многом отличается от предшественников. Правила монашеской жизни почти им не исполняются. В особенности же он отличается своей развратной жизнью и расточительностью. Хотя все это и стараются ламы скрыть от населения, но не всегда им удается. Накопленное прежними гыгенами громадное богатство расхищается.
Несмотря на все, почитание монголами живого бога до последнего времени остается прежним. Памятуя предсказания лам, что через 250 лет при восьмом гыгене Монголия будет самостоятельна, население склонно было думать, что новый гыген и есть их будущий повелитель, но приближенные к гыгену ламы, ближе осведомленные о ходе событий в жизни гыгена, далеки были от заблуждений и розовых надежд. Наоборот, предчувствуя в настоящем начало конца своего беспечального прежнего существования, все чаще среди них слышались желания отсоединиться от Китая и просить Белаго Царя принять в свое подданство, где видели сохранение своего прежнего положения от посягательства Китая. Посольство, отправленное гыгеном в Петербург в 1903 году, объясняли именно таким предложением.
Прежние гыгены (первые) жили безвыездно в своем дворце при дацане, окруженные тысячами лам и показывались паломникам только при благословении их. Приближенные ламы старались обставить жизнь гыгена большою таинственностью и недоступностью для народа. Затворническая жизнь гыгена и масса всевозможных фантастических рассказов приближенных лам об его святости и чудесах окружили жизнь гыгена ореолом таинственности.
Старейшим монгольским дацаном был так называемый Эрденицзу, находившийся на берегу реки Орхона, где, по преданию, была столица Монголии - город Каракорум. Последний гыген живет в отдельном дацане вблизи Урги на реке Толе и в настоящее время город этот для монгол является настолько же священным, как был когда-то Каракорум.
Возмужавши, гыген вышел из-под опеки приближенных лам; пользуясь же громадным почитанием и поклонением его власти, он с годами совершенно изменил свою жизнь к большому неудовольствию лам. Вопреки прежним правилам аскетической жизни гыгенов, завел себе сожительницу, стал выезжать из дацана, посещать соседних русских, пить вино (в особенности шампанское, до которого он большой любитель), производить в пьяном виде разные дебоши и пр. Такая жизнь гыгена, конечно, очень взволновала лам и вызвала соблазн среди населения.
Замечания, делаемые ему ламами, вызывали нередко увольнение их и расстрижение, почему многие, во избежание позора, добровольно стали уходить в другие монастыри.
Неудовольствия лам и монгол, конечно, не мог не замечать и сам гыген, что вызвало даже однажды желание его уехать из Урги и перенести свою резиденцию в более отдаленную и менее населенную местность, но этому воспротивились сами ламы, не желавшие лишиться доходов.
Некоторыми объяснениями изменившейся к худшему жизни гыгена могут служить высказанные им самим некоторым русским огорчение и предположение, что, ослушавшись пекинского правительства, вызывавшего его к себе, он не может быть уверен в своем покое, так как китайское правительство может сменить его насильно или даже отравить. Но, по видимому, такое предположение не было в интересах Китая, так как он, наоборот, узнавши доносами о желании гыгена в заступничестве соседей, поспешил оказать ему некоторые любезности и прислать подарки в год боксерского восстания, что и успокоило доверчивого живого бога.
Также успокоительно подействовало на него и исполнение китайским правительством некоторых просьб, как, например, выселение лишнего пришлого люда из монастыря, уменьшение количества лам, ограничение в некоторых правах манджурского чиновничества, входившего в интересы дацана, и пр.
Даже более того, некоторые секретные полномочия пекинского правительства как бы сделали даже в лице гыгена еще более влиятельное лицо в Монголии. Но, дальнейшие события, вероятно, не замедлят показать ту новую ловушку для Монголии, которую устраивает политика Китая; пока же права и сила гыгена наружно остаются как бы прежними. Только обострение отношений гыгена с князьями порождает среди простолюдинов некоторое сомнение, а также и обеднение его когда-то баснословной казны вызывает опасение за будущее гыгена в смысле его независимости.
Приношения паломников хотя и притекают по прежнему, но полумонашеская, полусветская жизнь гыгена заставляют монгол относиться не так уверенно к будущему. Частое расстрижение лам, трудность поступления в штат гыгена, малодоходность, сравнительно с прежней, масса всевозможных нововведений, все это вызывает как удивление, так и неудовольствие монгольских лам. Сравнительно легкий доступ к гыгену русских, общение с ними, кутежи, разъезды и сожительство с женщиной породили даже у некоторых монгол сомнение в подлинности гыгена и в подмене его китайцами.
Хотя монголы и относятся к своим религиозным обрядностям довольно поверхностно, но вместе с тем далеко не легко отрешаются от обычаев и взглядов старины, а потому и жизнь бога гыгена все же идет в разрез с представлениями их о святости и безгрешности.
В своих религиозных убеждениях монголы тверды, а потому и редко переходят в другую религию. Особенно часто приходится слышать их одобрение русским, что последние не навязывают им своих религиозных убеждений и уважают буддийские. Миссионерство в Монголии далеко не процветает, что вполне естественно при настоящем положении вещей. К обрядам православной церкви монголы, как и буряты относятся наружно с уважением и этим самым заставляют русское население еще более дружить с ними. Несмотря на сравнительно небольшую свою религиозность, монгол не любит, когда к его религии относятся с неуважением, или ставят параллель с другими.
Обычная жизнь Ургинского монастыря протекает тихо и однообразно; оживляется она только весной и летом во время наезда паломников, в особенности перед праздником Цам, когда бывают и различные состязания. Паломников стекается иногда по несколько тысяч человек, которые все «отабориваются» вблизи дацана, составляя многочисленный и разнообразный улус. Живут редко больше двух-трех дней. Приезжающие же из более отдаленных местностей, как, например, из Западной Сибири буряты и калмыки нередко живут в Урге и месяцами. Иногда приезжает и гусиноозерский Хамбо-лама, как бы для поправления здоровья, но в действительности для того же поклонения гыгену, что, конечно, вполне понятно. Зимою наплыв паломников незначительный и празднование Цаган-сар (новый год) хотя и продолжается почти месяц, но протекает тихо.
Источник: Г.М. Осокинъ, «На границъ Монголiи», Очерки и матерiалы к этнографiи Юго-Западнаго Забайкалья. С.-Петербургъ, 1906
