Управление и власть в Сладковском крае до революции
Опубликовал: murashka, 30-12-2017, 19:44, Земля Тюменская, 1 185, 0
Коренная перестройка управления страной была осуществлена Петром I и Екатериной II. Петр разделил Россию на губернии, а Екатерина восстановила уезды. Павел I создал единообразную систему волостного правления в селениях казенных (государственных) крестьян. Губерниями управляли губернаторы, уездами - капитан-исправники, частями уездов - комиссары. Все эти должности были назначаемые.
По реформе 1822 года комиссариатства ликвидированы, уезды заменены округами, во главе их поставлены окружные начальники.
Эта система управления сохранилась с небольшими изменениями до 1917 года. Низшую ступень представляла волость. В ней господствовало самоуправление. В отличие от верхних эшелонов власти все должности были выборными. Вышестоящие властные структуры имели право вмешиваться в их деятельность в исключительных случаях (совершение должностных преступлений, принятие решений, противоречащих законам империи, избрание выборными людей, потенциально опасных для экономики, прав и спокойствия населения).
Поэтому прямые вмешательства были крайне редкими. Губернская и уездная власть чаще носила попечительно-охранный характер. Это видно из следующего документа. В 1787 году ишимский комиссар Мельников заметил на мирских сходках беспорядки и, ссылаясь на указ Екатерины II, распорядился: «... чтоб на сельские сходы съезжались не все и не по очереди, не горланы и не пьяницы и развратники, а люди честные, почтенные, добрые, из каждого десятка по три, как депутаты, входили бы в мирскую избу и там рассуждали о деле, а прочие, пока рассуждения не кончатся, входить туда не смели». Это распоряжение сохраняло силу десятки лет и стало обычаем.
Властные функции осуществлял общий сход крестьян-домохозяев волости. В деревнях выбирались лишь десятники по десятидворкам. Они обязаны были собирать хозяев на сходы по своим десяткам, наряжать подводы «для обывательской гоньбы». Волостной сход выбирал голову и старосту волости, а также выборного, сотника, утверждал десятских на трехлетний срок. Этот же сход имел право путем выражения общего недоверия устранять от должности выборных лиц, да и решать судьбу любого крестьянина, приписанного к волости, если за ним будут обнаружены проступки, несовместимые с его статусом. Сход утверждал и писаря при волостном правлении с представления головы (обычно это были... «люди пришлые со стороны, - писал Зубов, - так как грамотных здесь весьма мало, а из женского пола едва ли найдется кто») с установлением ему размера жалованья.
Сходки проходили следующим образом: «Когда нужно бывает сделать рассуждение о чем-либо, то по всем деревням, к волости принадлежащим, посылается сторож волостного правления для повестки к назначенному сроку. Людей же самого села Сладковского созывает десятник. Народ, собравшись в волостное правление, часов пять и более рассуждает с немалым криком; несмотря на крик многих, сильнее всех бывают голоса стариков. Наконец, согласно рассуждению, составляется общий приговор за подписанием всех волостных начальников. Таких мирских сходок бывает до десяти и более в году».
Приговоры схода проводило в жизнь волостное начальство. Оно же отчитывалось на сходах об исполнении воли крестьян. Сферы деятельности волостных были распределены между собой. Выборный собирал подушные подати и разного рода налоги. «На подушные и разного рода поборы, - пишет И. Зубов, - с тяглой души в год выходит всего лишь по семь рублей серебром». Он их сдавал голове, а последний отвозил в Ишимское казначейство. Сотник приготовлял «на разные случаи подводы», привлекая для этого десятских по деревням.
Более обширные обязанности были у головы. Он отвечал на все запросы Ишимского начальства, готовил вместе с писарем списки крестьян, осуществлял сыск беглых по волости совместно с уездным исправником или по его поручению, давал статистические, экономические и прочие сведения о волости вышестоящему начальству, а также осуществлял судебные функции, приводя в исполнение наказания «по мирскому приговору». Если голова отсутствовал, то вся эта работа ложилась на плечи его заместителя (кандидата головы).
Государственные архивы сохранили фамилии немногих должностных лиц. Волостным писарем до 1810 года был Матвей Логинов «из отставных кантонистов Омской крепости» - солдатских детей военного ведомства, отпущенный на «собственное пропитание» по неспособности к военной службе из-за болезни. Логинов скоропостижно скончался 20 ноября 1810 года в деревне Лебяжьей Омского округа. С 1817 до 1824 гг. эту должность исполнял мещанин Верхотурья Иван Беднягин, а с 1834 года - крестьянский сын Николай Казачихин. Подписи этих лиц встречаются на документах.
Труднее составить список волостных голов и старост. Несомненно, это были люди рассудительные, умные, уважаемые в волости, но неграмотные. Поэтому сведения о них в архивах крайне редки: документы скреплялись, как правило, только писарями. В 1817-1820 гг. должность головы исполнял Иван Самсонов, близкий человек ишимскому комиссару Ершову. С 1820 года волостным головой стал крестьянин Ромахин из Беково, в 1848-1850 гг. - Архип Ефимович Медведев (Щербаково), а с 1851 г. - его односельчанин Сажин. В 70-х гг. последовательно Федот Пургин (Сладково), Абрам Щукин (Кочкарное), Иван Архипов (Остропятово). Все эти люди были близкими и понятными населению волости, т. к. происходили из их среды.
В каждой деревне существовала аналогичная система управления. Высшим органом власти являлся сельский сход. Решения его были обязательными для всех проживающих в границах землепользования населенного пункта. Но не все могли участвовать в нем. Право решающего голоса принадлежало главам крестьянских семейств, имевшим постоянную оседлость, занимающихся сельскохозяйственным трудом и представляющих отдельное хозяйство. Это право закреплялось ежегодно специальным решением схода, называемым приговором, в котором по-фамильно перечислялись все его члены. Полноправным участником схода мог быть не только глава семьи (домохозяин). Семейству разрешалось рекомендовать любого другого взрослого человека, не исключая женщин. В свою очередь сход мог лишить голоса любого члена за поступки, несовместимые с общепринятыми нормами поведения или подозреваемых в преступлении. Тогда в таком случае от семьи требовали представить на утверждение другую кандидатуру. При длительных отлучках домохозяин вправе был передоверить свои полномочия любому члену семьи. Сход нанимал писаря, который не считался членом его и обязан был только вести делопроизводство.
Избиралась и исполнительная власть. Представителями ее являлись староста, десятские и сотский. Все они обязывались проводить в жизнь приговоры сельского схода. Во всех своих распорядительных действиях они были подотчетны «мирскому собранию». Превышение полномочий наказывалось лишением должности и обращением к вышестоящим властям о привлечении виновного к судебному разбирательству.
Главной заботой схода была защита интересов и прав сограждан. В случае нарушения их представительный орган мог обращаться с жалобами к власти, и даже подать прошение на высочайшее имя. Крестьянин твердо знал, что «мирская сходка» не даст в обиду. «За миром, как за крепостной стеной», - говаривали в старину.
Повседневной заботой выборных считались хозяйственные, экономические и финансовые дела. Они устанавливали не только названные ранее «закосные дни», но сроки сбора ягод, грибов, начала охоты, места и времени лова рыбы. Запрещалось и строго наказывалось бесчеловечное обращение с домашними и дикими животными, бездушное разорение нор и птичьих гнезд, беспробудное пьянство и буйство в семье, истязание родных и близких, понуждение малолетних к занятиям, несвойственным добропорядочным людям, пресекалось нищенство и воровство.
После крестьянской реформы П.Д. Киселева 30-40 гг. XIX в. в селениях внедрялись правила опеки и попечительства над сиротами. Сход назначал опекунов, которые отчитывались регулярно о своей деятельности. Впрочем, забота о «нищих и сирых» всегда являлась исконной чертой русского человека.
Взвешенно и трезво подходили крестьяне к раскладке мирских сборов, к уплате государственных податей. Малоимущим добросовестным хозяевам обычно делалась скидка или давалась ссуда. И если дело доходило до продажи за недоимки, то на защиту неплательщиков вставал закон: разрешалось распродавать менее ценную часть имущества, что не позволяло подрывать основы хозяйства, т.е. «пущать людей по миру». Под страхом уголовной ответственности запрещались и другие пути возможного разорения. Например, шинкари не имели права принимать в обмен на спиртное продукты крестьянского труда, одежду, домашнюю утварь. Запрещалось «Уголовным Уложением» скупка хлеба, мяса и других продуктов по заведомо низким ценам, ростовщичество свыше 12% годовых, торговля товарами, могущими нанести вред здоровью.
Хотя земля у сладковских крестьян принадлежала юридически государству, распоряжались они ее как настоящие собственники. Они имели право заповедать часть своих общинных угодий, могли сдать в аренду, могли разрешить извлекать из нее минеральные богатства, не нарушая природной среды.
Вот почему без письменного разрешения невозможно было открыть промысловое заведение, торговую лавку, школу и даже храм.
Законом утверждены особые правила для размещения питейных заведений как при государственной монополии, так и во время откупной системы. Их запрещалось располагать ближе 50-100 сажен от церкви, школы, мирской избы, волостного правления или усадьбы селянина, которому «противно винопитие», но не за околицей, чтобы «с упившимися беды какой-либо не приключалось». На открытие трактира, винной лавки обязательным было письменное разрешение схода, где особо оговаривалось запрещение использовать на подсобных работах в нем лиц моложе 20 лет и отпускать горячительные напитки даже с согласия родителей детям.
Проживание в селениях посторонних лиц любого звания и сословной принадлежности возможно было лишь с письменного согласия мира. Сход вправе был пригласить на постоянное или временное жительство или отказать в нем и дворянину, торгующему крестьянину из других мест, ремесленнику и т.п. И для врачей, учителей, церковнослужителей не делалось исключения.
Существовали установленные законом правила отлучек крестьян с мест постоянного проживания, переезда их в другие селения. Каждый отъезжающий за пределы округа обязан иметь при себе выданные волостным правлением «вид на жительство», документ удостоверяющий личность. Внешне не сложными выглядели инструкции о переезде крестьян из одной деревни в другую. На месте убытия домохозяин заручался согласием схода, оформлением письменно «отпорным приговором», а на новом поселении - «приемным приговором». Оба эти документа подлежали утверждению губернской казенной палаты, которая по каждому конкретному переезду издавала специальный указ. Только на основании его сельский сход мог выделить новоприбывшему землю под постройки и полевые угодья. Палата была завалена прошениями крестьян и указов ждали годами. Поэтому многие снимались с насиженных мест, не дожидаясь утверждений. К примеру, крестьянин Бердюжской волости Семен Кириллович Семибратов подал прошение и названные выше документы в Тобольск в 1834 году, переехал в Остропятово в 1836 г., а указ пришел только в 1845 г. Еще более разительный случай произошел с сыном одного из первопоселенцев названной деревни Дмитрием Петровичем Иванищевым (1778-1847 гг.). В 1822 году стремя взрослыми сыновьями переехал в Тупицино. Казенная палата воспротивилась переезду, т.к. деревня вошла в только что созданный новый округ Тюкалинский и начинался массовый отток населения из-под Ишима на новые места. Крестьянин отказался вернуться обратно. Тогда казенная палата приказала занести его на старом месте жительства.
Упрямый сибиряк стоял по-прежнему на своем. Семьи его сыновей вынуждены были нести двойные повинности вносить подать по двум окружным казначействам. Внук его был отдан в рекруты по Сладковской волости. Старик умер, но потомство его и в 9 ревизию (1850 г.) вторично записано в Остропятово. Лишь отрезка распаханных дедом новин курским переселенцам (Малиново) положила конец затянувшейся тяжбе. Спустя 35 лет после переезда внуки «поперешного старожила» официально причислены, наконец, к Тупицинскому сельскому обществу. Дальние потомки их проживают в этой деревне до сих пор.
В подобных случаях сибиряки не молчали. Они ревниво отстаивали стародавние обычаи, считая нарушением их, беззаконием. Такая позиция была безупречной с юридической точки зрения. Законы Российской империи не отменяли естественное право. Наоборот, охраняли, покровительствовали ему. Поэтому ущемление традиций, как правило, вызывало поток жалоб и прошений, доходивших до столичных кабинетов. Не зря петербургские чиновники называли Сибирь «страной ябедников».
Волость часто посещали исправники и другие чины высшей администрации. И с ними крестьянин держался с достоинством. «Приезжего из Европейской России, - пишет один из дореволюционных исследователей, - приятно поражает свобода и непринужденность в обращении сибирских крестьян с приезжими чиновниками. Сибиряк, сам по себе весьма мало набожный человек, при входе непременно несколько раз перекрестится перед образами, а потом безо всякого приглашения прямо садится и, несмотря ни на какое «начальство», будет сидеть и без всякого стеснения разговаривать самым непринужденным образом» (см. Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Том 16, Западная Сибирь. СПб. 1907 г., стр. 239). «Стоит только взглянуть на сытую, коренастую фигуру сибиряка и на его самоуверенный вид, - сообщал другой проницательный путешественник, - чтобы убедиться, что он не был ни под каким гнетом, не испытывал нужды и чувствует себя равноправным с остальным «привилегированным» сибирским населением». Экономическая независимость, чувство хозяина на земле выработало в сибиряках такие черты, которые выгодно отличали его от крестьян европейской России.
