Впрочем, поскольку шествие было «грандиозным», не исключено, что в его голове, середине и хвосте могли одновременно звучать разные мелодии. Кстати, именно во время этих похорон рабочие, по словам одного из их участников, «во всей своей массе в первый раз научились петь революционные гимны. Обнаружилось, что не только рабочие, но даже и интеллигенты, сочувствовавшие революции, за редкими исключениями, не знали революционных гимнов. Мне,— писал он спустя годы,— в числе других организаторов похорон пришлось поэтому бегать вдоль отдельных больших отрядов, на которые была разделена масса пришедших на похороны, писать на спинах товарищей слова революционных гимнов, затем напевать мотив и, после того как передовая часть этого отряда усваивала и начинала уже петь данную революционную песню, бежать дальше. Таким образом толпа выучила сначала «Вы жертвою пали в борьбе роковой», затем и другие революционные гимны...».

На кладбище после завершения церковного ритуала начались «гражданские похороны»: были развернуты расшитые шелком черные и красные знамена и «все кладбище вместе с оркестром и хором запело: «Вы жертвою пали». Затем было произнесено несколько речей, после чего гробы по два в ряд опустили в могилы.

Несколько по-иному прошли в начале ноября 1905 г. полугражданские похороны рабочего-текстильщика, члена партийного кружка одной из серпуховских фабрик, умершего после неудачной операции. Видимо, к концу 1905 г. в рабочей среде появилось стремление провожать в последний путь «по примеру похорон Баумана» уже не только жертвы погромов и репрессий, но и передовых рабочих вне зависимости от причин их смерти. В цолугражданских похоронах в Серпухове участвовало, по свидетельству «Московской газеты», более полутора тысяч рабочих.

Церковный и гражданский ритуалы на них были строго, разграничены. Священник прошел с траурной процессией только часть пути -— от фабрики «Новая мыза» до церкви Богоявления. От больницы же до фабрики и от церкви до кладбища процессия шла без священника. В ней не было ни флагов, ни лозунгов. На гроб умершего был возложен венок с надписью на красной ленте «Борцу за свободу — серпуховская группа Московской окружной организации РСДРП».

Вокруг гроба была образована цепь из вооруженных дружинников. После погребения у могилы состоялся траурный митинг, на котором выступили пять рабочих. Завершились похороны исполнением «Похоронного марша». А затем с пением революционных песен все отправились к фабрике и оттуда разошлись по казармам. Сообщая об этих «небывало-торжественных похоронах», «Московская газета» писала: «Это первые многолюдные похороны в Серпухове, и они еще раз подтверждают, что ни богатство, ни положение в городе не могут сделать того, что делает пробуждающееся классовое самосознание русского пролетария».
Практически обязательным структурным элементом траурного шествия-манифестации, особенно в больших городах, была живая цепь, отделявшая процессию, шедшую по мостовой от зрителей, стоявших на пути движения колонны, и следившая за поддержанием порядка. Если опасность провокации или нападения была велика, то создавалась двойная цепь. Обычно ее составляла молодежь, а в октябрьские и ноябрьские дни 1905 г.— и дружинники. Как правило, живая цепь окаймляла всю процессию и двигалась вместе с ней.

И гражданские и полугражданские похороны завершались траурным митингом у свежей могилы. Расходились с кладбища обычно с пением революционных песен.

Одна из первых попыток (а, возможно, и первая) произнести при погребении рабочих прощальную речь политического характера была предпринята в Петербурге еще зимой 1877 г. рабочим Василеостровского патронного завода на похоронах своих товарищей, погибших от взрыва пороха. Правда, ему удалось произнести всего одну фразу: «Господа... Мы сегодня хороним шесть жертв, убитых не турками (в это время шла русско-турецкая война), а попечительным начальством..., после чего оратора попытались арестовать. Но он «в одно мгновение ока... был куда-то далеко унесен нахлынувшей рабочей волной».

Позднее, уже в начале 900-х гг., похороны жертв несчастных случаев на производстве, а также борцов за рабочее дело сопровождались не только политическими речами у свежих могил, но и исполнением революционных песен небольшими группами рабочих, порознь возвращавшихся с кладбища. Однако эти новации в похоронном обряде до революции 1905 г. не получили широкого распространения в среде рабочих. Обязательным же структурным элементом его они стали лишь в 1905 году.

Столь же обязательными компонентами нового похоронного обряда были и надписи на флагах, лозунгах и лентах венков, подчеркивающие политический характер траурной процессии и выражающие солидарность с погибшими. Так, по сообщению начальника Саратовского губернского жандармского управления, на упоминавшихся уже похоронах двух царицынских рабочих несли черные и красные флаги с надписями: «Слава погибшим за свободу», «В борьбе ты обретешь право свое», «Вы жертвою пали в борьбе роковой» и др. Среди надписей на лентах 17 металлических венков, которые несли рабочие, были: «Спите спокойно — месть впереди», «...павшим от рук палачей», «...жертвам произвола и насилия». На похоронах четырех ярославских текстильщиков, убитых казаками в декабре 1905 г., железнодорожники несли знамя с надписью «Жертвам царской свободы». Белые ленты венков (о них уже шла речь ранее), сопровождавших в последний путь Н.П. Шмита, изобиловали такими надписями как «Самоотверженному борцу за свободу», «Гражданину-мученику», «Пусть ты погиб, товарищ, но не умерла идея» и т. п., хотя похороны эти состоялись уже в феврале 1907 г. и проходили под бдительным оком московской полиции, которая «усердно срывала ленты с подобными надписями».

К сожалению, имеющиеся в моем распоряжении материалы освещают преимущественно обрядовый комплекс, связанный с выносом, проводами на кладбище и погребением. Об обрядовых действиях, предшествовавших выносу, в них упоминается крайне редко. Возможно, это в известной мере объясняется тем, что вынос чаще всего совершался из больниц (моргов), куда по распоряжению властей свозили раненых и убитых. Но даже те скудные сведения, которыми я располагаю, дают основания говорить о стремлении придать торжественность и гражданское звучание и традиционному ритуалу прощания с покойным.

В день гибели Н.Э. Баумана в актовом зале Высшего технического училища, куда перенесли его тело, состоялся многолюдный митинг. Затем в течение двух дней мимо гроба, покрытого красным знаменем, шли люди, отдавая последний долг революционеру, смерть которого всколыхнула всю Москву. В октябре того же 1905 г. рабочие петербургского арматурного завода гроб с телом своего товарища — депутата Петербургского Совета, погибшего от рук черносотенцев, установили в цехе, где работал покойный (на возвышении рядом со станками). У «потонувшего в цветах» гроба, в изголовье которого находилась красное полотнище с надписью «Жертва без гарантий», рабочие несли траурную вахту.

Весь вечер и всю ночь накануне похорон стоял почетный караул и у гроба орехово-зуевского рабочего-дружинника. В изголовье гроба, помещенного на сушилке одной из морозовских казарм, сидела мать погибшего. Рабочие, по традиции приходившие прощаться с товарищем (смотреть покойного) низко кланялись ему, а многие «по- старинному обычаю» клали на гроб деньги на похороны.

Аналогичным образом были собраны деньги и на похороны пресненского дружинника. «Денег у меня не было,— вспоминала его жена,— думаю, как я буду его хоронить. Но тут рабочие и работницы «Прохоровки» помогли: приходили они смотреть моего мужа и клали ему на грудь деньги, кто сколько мог. Только так я и смогла его похоронить».

Характерной чертой похорон-демонстраций периода первой российской революции были общность ритуала, колористической гаммы и музыкального (песенного) сопровождения траурной процессии практически на всей территории России, что объяснялось социальной функцией этих похорон, носивших ярко выраженную политическую окраску. В похоронах-демонстрациях на первый план выступал протест против насилия (репрессий), т. е. общее, а не особенное (этническое, конфессиональное) и именно поэтому их ритуал стал практически общероссийским.

Этническую, точнее конфессиональную, окраску им придавало участие в траурном шествии служителей культа (полугражданские похороны) и захоронение на разных кладбищах (в соответствии с конфессией покойных). Впрочем, иногда в общей могиле (братской) хоронили лиц разного вероисповедания.

Траурные шествия в городах с разноэтничным населением, как правило, были полиэтничными. Так, в многотысячных процессиях, провожавших в последний путь жертв расстрела мирной демонстрации в Риге (январь 1905 г.), бок о бок шли латыши, русские, евреи. В похоронах рабочего Кренгольмской мануфактуры (Нарва), убитого во время волнений 1905 г., участвовали и русские, и эстонцы, а в похоронах учителя Людвига Стабровского (Ашхабад) — русские, армяне, поляки, евреи. В траурной манифестации в Нарве революционные марши и гимны исполнялись русским и эстонским хорами, а в Ашхабаде— русским и армянским.

Порой в полиэтничной траурной процессии участвовали и служители разных культов, что можно рассматривать как свидетельство подлинного гуманизма и веротерпимости отдельных представителей духовенства. Так, например, в процессии, провожавшей к братской могиле 26 жертв расстрела мирной демонстрации во Владивостоке (январь 1906 г.) католический ксендз шел рядом с православными священниками, а «лютеранская кирха отозвалась на общий траур печальным звоном колокола». На упоминавшихся уже похоронах жертв еврейского погрома в Екатеринославе «за целым рядом гробов, сопутствуемых русским духовенством, шли еврейские гробы с хором синагогальных певчих, а за ними тянулся лес венков и знамен».

Образцом для похорон-демонстраций 1905 г., на мой взгляд, послужили так называемые «гражданские» (общественные, литературные) похороны известных русских писателей, поэтов и публицистов XIX в., ритуал которых сформировался в последнюю четверть прошлого столетия. Первыми «невиданными... и по многолюдству и по внешнему виду» были похороны Н.А. Некрасова (декабрь 1877 г.). Именно на них впервые была нарушена традиционная структура траурной процессии: священник — колесница с покойным (или гроб на руках) — провожающие.

На похоронах Н. А. Некрасова процессию «стихийно» возглавила толпа молодежи с несколькими громадными венками, «украшенными надписями», всю дорогу певшая «Святый боже». За венками и хором несли гроб, за ним шли родственники Н.А. Некрасова, литераторы и многочисленные почитатели его таланта — интеллигенция и «простолюдины». На этих похоронах, возможно, впервые в Петербурге охрану порядка взяли на себя участники шествия. Отказавшись от услуг полиции, «студенты и профессора, взявшись за руки, образовали длинную цепь» вокруг гроба и венков, защищая их от любых посягательств извне.

На похоронах Ф.М. Достоевского (февраль 1881 г.) аналогичная цепь охватывала уж едва ли не все шествие. И.Ф. Тюменев, в то время обучавшийся в Академии художеств, впоследствии вспоминал: «У Владимирской церкви... я встал в цепь вместе с двумя другими нашими учениками и все время до Лавры шел уже боком, держась за руки с соседями. Вокруг самого гроба род цепи составляли гирлянды из еловых ветвей, которую несли на палках как один громадный венок, окружавший и гроб, и провожающих...». Две цепи — по обе стороны процессии образовала молодежь и на похоронах Г.И. Успенского.

«Гражданские» (литературные) похороны совершались по православному обряду. Но присущие им особая торжественность, многолюдство, широкое участие учащейся молодежи и представителей разных сословий, включая и демократические слои городского населения (в том числе и рабочих), делали их ярким явлением общественной жизни России.

Характеризуя «гражданские» похороны 1880-х гг., литератор Г.К. Градовский писал: «Зелень и цветы венков, несомых впереди, придавали особую красоту и величавость процессии. Цветы красноречия у могилы выясняли смысл этих манифестаций, значение творчества, общественной и политической деятельности писателя. Кладбища обращались иногда в трибуну».

Гражданское, политическое значение общественных похорон последней четверти XIX столетия пожалуй лучше всего раскрыто в прокламации «15 апреля 1891 года. По поводу демонстрации на похоронах писателя IIIелгунова». Авторами прокламации были два студента Петербургского университета. «Похороны,— писали они,— давно уже стали единственным моментом, когда читатели публично чтут своих учителей, публично выражают свою солидарность с их идеалами и тем самым оказывают нравственную поддержку живым деятелям».

Думается, что именно выражение солидарности с погибшими, присяга на верность их идеалам были главным предназначением и похорон жертв царизма в 1905 году. Но наряду с этим в них, на мой взгляд, присутствовал еще один момент, сближающий похороны-демонстрации первой российской революции с «гражданскими» (литературными) — утверждение права личности, а не должности или сословия на общественное признание и торжественные проводы в последний путь .

Похороны-демонстрации 1905 г., мне кажется, можно рассматривать как следующий этап в развитии «гражданских» похорон, как их дальнейшую демократизацию.

Трагические события 1905 г. придали «гражданским» похоронам ярко выраженную политическую окраску. А это закономерно привело к изменению колористической гаммы и песенно-музыкального сопровождения траурной процессии, к появлению в ней знамен и лозунгов революционного содержания и других компонентов, не свойственных ни «гражданским» (литературным), ни городским, ни сельским похоронам, но присущих общественному быту передовых рабочих и революционно настроенной учащейся молодежи уже с конца XIX в.

Став в 1905 г. массовым явлением, митинги, красные флаги, революционные лозунги и песни органично вошли в ритуал похорон - демонстраций (гражданских и полугражданских), превратив их в грандиозные демонстрации протеста против произвола самодержавия.

Своеобразный сплав традиционного (церковного) и нового (гражданского) ритуалов представляли собой и «рабочие» панихиды по жертвам царизма (коллективные поминовения), обязательно заканчивавшиеся исполнением «Похоронного марша», а часто и других революционных песен. Как правило, их устраивали после молебнов, проводившихся на территории предприятий по инициативе владельцев, и крайне редко — в церкви. Так, например, в Екатеринославе в мае 1905 г. панихиды по рабочим, погибшим 9 января в Петербурге, состоялись после молебнов по случаю цеховых праздников. «Почти всюду,— по словам Г.И. Петровского,— попы сопротивлялись, но рабочие настаивали, и под их угрозами попы вынуждены были все-таки панихиды служить, а затем рабочие пели революционную песню «Вы жертвою пали в борьбе роковой» . В Москве осенью 1905 г. аналогичная панихида в типографии Сытина была проведена после молебна по случаю закладки нового корпуса, а в типографии Т-ва Мамонтова — после панихиды по ее основателю. Здесь по окончании молебна «по павшим в борьбе за свободу» один из рабочих произнес «соответствующую случаю речь» и в заключение присутствующие дважды пропели «Похоронный марш». Во время этой панихиды «надо всеми развевалось красное знамя с надписью «Да здравствует социализм!»

9 января 1906 г. рабочие Новониколаевска после траурного митинга, посвященного годовщине «кровавого воскресенья» направились в ближайшую церковь,- чтобы отслужить панихиду по жертвам царизма. «Вся масса со знаменами и марсельезой,— вспоминает один из участников,— двинулась к железнодорожной церкви... Откуда-то притащили попа, и сколько он ни упирался, ему не помогло... он начал служить панихиду, поминая «в междоусобной брани погибших».

— Нет, батя, ты пой «царем невинно убиенных!» — говорили рабочие». Из церкви они расходились с пением «Марсельезы», «Варшавянки» и «Дубинушки». Отказ многих священников от проведения панихид по жертвам царизма, очевидно, в значительной мере объяснялся нежеланием вступать в конфликт с местными властями. По крайней мере такой вывод напрашивается после знакомства с некоторыми сообщениями с мест, опубликованными в конце 1905 г. в казанской газете «Волжский вестник». Так, например, священник села Малого Толкиша Чистопольского уезда Казанской губ. в конце октября 1905 г. отказался служить панихиду по павшим борцам потому, что «ему не приказано о таких людях молиться». Когда крестьяне обратились к нему вторично, «он снова отказался, указывая, что нет предписания, хотя его совесть и не запрещает этого».

Законоучитель промышленного училища в Казани, оказавшись в подобной ситуации, мотивировал свой отказ ссылкой на запрещение полиции. Протоиерей собора в г. Мензелинске Уфимской губ. отказался служить панихиду «по убитым на улицах Петербурга» без объяснения причин.

Можно предположить, что позиция священнослужителей в не меньшей, а, возможно, и в большей степени, чем вызванный расстрелом рабочих 9 января рост атеизма в их среде, способствовала широкому распространению гражданского ритуала поминовения павших в борьбе с царизмом, в 1905 - 1906 гг. завершавшего большинство собраний и митингов рабочих. Кульминационным моментом его было исполнение ставшего ритуальным «Похоронного марша», которому всегда предшествовало предложение почтить память павших в борьбе за свободу. Когда подобный призыв в ноябре 1905 г. прозвучал на митинге рабочих машиностроительного завода «Бр. Э. и Ф. Бромлей» в Москве, то «собрание обнажило головы, спело три раза «Вы жертвою пали», «Марсельезу» и «Варшавянку». На ситценабивной фабрике Эм. Цинделя в аналогичной ситуации все присутствующие также обнажили головы, затем во многих местах появились красные знамена с надписями и дружно были подхвачены «Вы жертвою пали» и «Марсельеза».

Летом 1906 г. громким, стройным исполнением «Похоронного марша», огласившего окрестности Кинешмы, отдало дань уважения павшим за свободу собрание рабочих фабрики «Томна». Число примеров можно увеличить. Но и приведенные достаточно убедительно, на мой взгляд, свидетельствуют о том, что в 1905 г. в среде русских рабочих под воздействием политической ситуации сформировался новый ритуал поминовения усопших. Коллективные поминовения жертв царизма и павших борцов за свободу, как и похороны-демонстрации, бытовавшие в двух вариантах: в сочетании с церковным ритуалом и в полном отрыве от него (значительно чаще), несли на себе яркую печать времени.

Источник: Н.С. Полищук «Обряд как социальное явление» (на примере «красных похорон») «Советская этнография» № 6, 1991 г.