Топ-100

Религия в быту жителей западносибирских городов XIX века

Опубликовал: zampolit, 15-03-2018, 10:55, Путешествие в историю, 1 817, 0

В первой половине XIX века религия продолжала занимать весьма заметное место в жизни горожан. В городах Западной Сибири большинство жителей исповедовало православие. В 1825 г. доля православного населения в общей численности жителей колебалась от 80,9% в Каинске до 100% в Березове, Ишиме и Кузнецке. В 1860 г. доля православных среди всех горожан составляла от 87,5% в Каинске до 99,5% в Березове.

В числе православных были и старообрядцы. История старообрядчества в Сибири в XIX в. не получила такого пристального внимания, как ее предшествующий период.

В первой четверти XIX в. численность жителей других христианских вероисповеданий (католиков и протестантов) была невелика, исключая 1813—1815 гг., когда в Сибири отбывали ссылку воины бывшей наполеоновской армии. К 1825 г. наиболее многочисленной была католическая община в Томске — 47 человек.

К 1851 г. лютеранские общины в Омске, Тобольске и Томске насчитывали более сотни прихожан каждая, католические в этих же городах имели от 334 до 402 верующих. В конце XVIII в. лишь в Омске существовала лютеранская кирка. Но уже через четверть века протестантские церкви действовали в Тобольске, Барнауле и Омске, католическая — в Томске. Администрация Западной Сибири, учитывая запросы христиан неправославных исповеданий, способствовала строительству храмов этих конфессий. Они возводились как на средства отдельных лиц, что имело место в Барнауле (пожертвование горного инженера полковника Мевиуса), так и на средства всей общины. В 1860 г. католические церкви действовали в Тобольске и Томске, протестантские — в Тобольске, Томске, Омске и Барнауле.

Наиболее многочисленные мусульманские общины сложились в Томске и Таре: в 1825 г. 234 и 174 человек, соответственно, и в 1860 г. 383 и 297. В эти же годы численность мусульманского населения Омска выросла с 13 до 328 человек.

Иудеи были наиболее заметны в Каинске (302 человека) и Тобольске (137 человек), по данным на 1825 г. К концу рассматриваемого периода их абсолютная численность незначительно увеличилась, но относительная сократилась — в Каинске с18,7%до12%.

Несмотря на конфессиональную неоднородность населения в ряде городов, в первой половине XIX в. не было никаких конфликтов на национальной или религиозной почве. Толерантные отношения между религиозными общинами были детерминированы веротерпимостью, характерной для менталитета русского православного населения, составлявшего основную массу жителей. Однако веротерпимость православных горожан не была проявлением индифферентности в вопросах веры. Известны отдельные случаи, когда горожане, видя угрозу православию, обращались даже к властям, требуя применения мер административного воздействия к религиозным диссидентам. В 1857 г. 12 томских мещан просили переселить А. Кривошеина «как вредного по своему заблуждению в вере» и пытавшегося вовлечь в раскол некоторых томичей.

Наиболее массовой формой участия городского населения в религиозной жизни было посещение церкви. Наблюдение за посещением подданными церкви абсолютизм по давней традиции возлагал на государственный аппарат. Со своей стороны этим же занималось и приходское духовенство.

Религиозным воздействием были охвачены от мала и до велика все слои населения, включая и заключенных, особенно со второй половины 1830-х гг., когда в Западной Сибири стали возникать отделения Попечительного о тюрьмах общества. В отчетах Тобольского губернского комитета этой организации отправление духовенством богослужений в острогах рассматривалось как главная мера исправления преступников.

Правительство не жалело сил и средств на религиозное воспитание подрастающего поколения. Кроме изучения специальных предметов (закона Божьего и св. истории), учащиеся были обязаны по воскресным и праздничным дням посещать церковь. В учебных заведениях военного ведомства даже издавали приказы о необходимости всем учащимся исполнять «первейшие христианские обязанности». Другой формой участия детей и подростков в приходской жизни было пение в церковном хоре. В городах нередко церковные хоры состояли из воспитанников гимназий, училищ, детских приютов. Пение в церковном хоре было средством приобщения детей и подростков не только к церковной службе, но и к музыкальной культуре. В приобщении детей к музыке, хоровому пению и заключалось социокультурное значение участия подрастающего поколения в конфессиональной жизни.

Об отношении горожан к официальной церкви в наиболее общем виде свидетельствуют данные о выполнении ими важнейших христианских обязанностей — исповедаться и принимать причастие. Доля прихожан, уклонявшихся от выполнения этих норм, существенно колебалась в разных городах. Так, в 1812 г. в Тобольске из взрослого населения не были у исповеди и причастия 19.3% мужчин и 16,1% женщин, а в Тюмени, соответственно, 80,9% и 80,5%. Наряду со старообрядцами, которых в Тюмени было немало, некоторые православные уклонялись от причастия. Подобное отношение в Тюмени сохранилось и позже. О причинах такого поведения в 1852 г. Ф. Бузолин писал: «иные, исповедавшись, удаляют сами себя чрез причастие от соединения с богом по глупому суеверию, что будто бы принявший святое причастие не должен в течении 40 дней плевать на пол, ходить в баню и иметь брачное ложе». Отношение жителей других городов региона к исповеди и причастию было примерно таким же как в Тобольске. Единственное исключение — Ишим, где в 1812 г. не были у исповеди 37,7% прихожан.

В социальном плане наиболее усердно бывали у исповеди и причастия военные и чиновники. В 1812 г. в Ишиме исповедались 100% военных, 87,3% приказных, 69,1% разночинцев; в Ялуторовске — 99 — 100% военных, приказных и разночинцев; в Барнауле — 99,3 — 100% военных и приказных, 89,6% разночинцев и 86,7% посадских; в Тюмени — 71,8% «статных», 18% разночинцев и 16,3% посадских. Более внимательное отношение служащих к своим христианским обязанностям было связано, прежде всего с более жестким контролем над ними со стороны начальства.

Другим индикатором отношения горожан к церкви служит практика приема причта в дни важнейших религиозных торжеств. Обходы дворов приходским духовенством имели давнюю традицию, выросшую, вероятно, из народных обрядов и имевших ту же цель — предохранить хозяев от действий злых сил, обеспечить их здоровье и благосостояние. Во время таких обходов, по показаниям тюменского священника, «прихожане по обыкновению тогда их угощали, и от чего он, Неводчиков, чувствовал в голове жар...». Посещение домов прихожан «по обряду с крестом» в дни религиозных праздников сопровождалось не только угощением, но и денежным подношением, составлявшим в богатых домах жителей уездных городов в середине XIX в. 5 рублей серебром. А.И. Сулоцкий, рассматривая отношение западносибирских горожан к приходскому духовенству, писал, что в Омске в 1830 —1850-х гг. было «немало семейств, которые глубоко скорбели бы, если бы духовенство в Рождество или Пасху не освящало их домов, их квартир приходом со святыней, не огласило их пением церковных песней...». Вместе с тем, часть прихожан не желала принимать у себя в домах священников. Обычно это делалось под предлогом отсутствия, но известны отдельные факты, когда омские чиновники и офицеры сами заявляли, что эти визиты им нежелательны.

Многие чиновники в Омске, как отмечал Сулоцкий, стремились, чтобы их дома посещались соборным протоиереем в числе первых или по крайней мере в первый день праздника. Причины этого неоднозначны: с одной стороны, у прихожан, которых посещали первыми, была лучше и полнее служба; с другой — городская верхушка смотрела на приход духовенства, руководствуясь в значительной мере поддержанием своего престижа в обществе. Посещение духовенством дома мирянина в числе первых — знак высокого положения человека в социальной иерархии города. Однако, вероятно, в других городах региона, за исключением Томска и Тобольска, эта проблема в связи с малочисленностью чиновной верхушки и богатого купечества не стояла столь остро, как в Омске, ибо в последнем было значительно меньше церквей и духовенства, чем в других крупных городах. Так, в 1840 г. на одну церковь приходилось: в Омске — 2228 горожан, в Томске — 1170, в Тобольске — 861. По этому показателю Тобольск и Томск, хотя и не достигли уровня городов Тверской губернии (558 горожан на 1 церковь), но стояли на одной ступени с городами Тульской губернии — 1003 человек на церковь.

Неотъемлемой чертой конфессионального быта были богомолья. Их совершали, как правило, в ближайшие монастыри и часовни, где хранились почитаемые реликвии. Паломничества к отдаленным святым местам предпринимались, как правило, по обетам очень немногими горожанами. Большинство же не имело средств для таких путешествий.

Богомолья для значительной части горожан имели не только религиозную, но и познавательно-развлекательные цели: приобретение новых впечатлений, отдых на природе, а иногда и охота на дичь. П.П. Ершов в стихотворении «Поездка в Ивановск, близ Тобольска» описывает ее сугубо в светских красках. А.И. Сулоцкий тоже признавал, что «иные» из «среднего и высшего класса» едут из Омска в Чернолучье ради прогулки, развлечения. Далеко не все богомольцы были проникнуты духом христианского смирения. Некоторые из них ссорились и бранились даже в церкви, а томский чиновник Венский в августе 1830 г. при многочисленном стечении народа в церкви нанес тростью побои одному крестьянину. Такие поступки были предопределены тем, что во время некоторых крестных ходов процветало пьянство. Тобольский губернатор писал, что сопровождавшие процессию из Абалака в Тобольск винные откупщики «везли за иконами обозом бочки с вином, служители или их подносчики разносили вино в тазиках, и духовенство, и миряне сугубо черпали в тазике».

В общественном быту городов в первой половине XIX в. сохранили свое значение крестные ходы. В них обычно участвовало и окрестное сельское население. Маршруты наиболее важных, имевших давнюю традицию крестных ходов начинались в селах и пустынях, где хранились почитаемые реликвии, и вели в город. Иногда в городах возникали особые крестные ходы, связанные с «заступничеством» святых. Так отмечалась память «мгновенного прекращения конского падежа, заступничеством святителя и чудотворца Николая» в Тобольске с 1611 г. Но в середине XIX в. этот крестный ход уже не существовал. В Тюмени же в 1849 г. появился новый крестный ход в честь избавления от холеры в 1848 г. «заступничеством иконы Знамения Божией матери».

Крестные ходы вызывали большое оживление на городских улицах. Приносимые иконы горожане во главе с высшими чиновниками встречали еще за городом, а многие жители сопровождали их весь обратный путь. Во время пребывания икон в городе служили молебны в церквях, носили образа по домам и в присутственные места, где совершали молебны с водоосвящениями. Организация крестных ходов способствовала укреплению позиций церкви в обществе. Эти процессии имели для духовенства и прямую материальную выгоду, поскольку миряне в то время охотнее приносили пожертвования в пользу церквей.

При чрезвычайных обстоятельствах иногда устраивали крестные ходы по инициативе горожан, что имело место в июле 1848 г. в Томске, где таким образом пытались предотвратить холеру. Аналогичную цель преследовали и организаторы крестного хода в Тобольске в том же году. Крестные ходы сопровождали открытие новых учебных заведений и едва ли не всякое значимое для города начинание, например, открытие ярмарки, требовавшее покровительства небесного воинства.

Крестные ходы в городах Западной Сибири в основном остались неизменным на протяжении XIX в. Д.И. Менделеев, наблюдая в 1899 г. в Тобольске торжественную многолюдную религиозную процессию, писал: «Вспомнилось опять детство, потому что и тогда все то же совершалось и все мы вместе со всем городом принимали свое участие». Эта неизменность порядка крестных ходов была обусловлена традиционностью православных обрядов.

В организации церковных будней и праздников заметную роль играл приходской актив во главе со старостой. Церковные старосты были обязаны заниматься хозяйственными и финансовыми вопросами, наблюдать за благочинием прихожан. Институт церковных старост, корни которого уходят в глубь средневековья, уже в конце XVII в. претерпел значительные изменения. В это время, как показал М.М. Богословский, «церковный староста получает значение уполномоченного епархиальной власти, а не приходского мира». Н.Д. Зольникова на сибирских материалах пришла к выводу, что вмешательство церковных властей в дела прихода «постепенно уничтожило роль приходской церкви как одного из центров мирской жизни». В результате этих процессов престиж церковных старост, которые, как отмечалось в 1808 г. в докладе Синода царю, избирались и избираются «наиболее из купцов, мещан и поселян», был невысок. С целью поднять престиж этого института в том же году были установлены льготы: исполнение должности стали считать наравне с другими службами по выборам, дома церковных старост освободили от постоя.

По правилам, установленным Синодом, избрание церковных старост должно было проходить на собрании прихожан в присутствии приходского клира и благочинного. Но на практике эти положения не всегда соблюдались. Например, в 1815 г. старостой одной из тобольских церквей был избран мещанин М.А. Голубев. На выборах имели место различные нарушения: отсутствовал благочинный, Голубев был ранее избран в магистрат, приговор был написан заранее и подписан по домам прихожан. Присутствие благочинного на собрании горожане не считали обязательным условием соблюдения протокола. Прихожане той же тобольской церкви, собравшись 22 декабря 1822 г. для избрания старосты, узнав, что благочинный перенес выборы на следующий день, «собраться в другой раз отказались».

Аналогичное решение приняли в августе 1817 г. тобольские купцы, мещане и цеховые, которые собрались для избрания старосты кладбищенской церкви. Они не сомневались в своем праве решить вопрос и без участия благочинного, так как «в собрание общества сего благочинный градотобольских церквей, по оповещению господина градского главы не прибыл, то общество, дабы неоднократно по одному вопросу собраниями не отвлекаться от промыслов», утвердило приговор. Такое отношение граждан было вызвано протестом мирян против вмешательства церковного начальства в жизнь приходов. Это вмешательство в Тобольске было сильнее, чем в других городах, поскольку здесь был православный центр региона.

В некоторых приходах вопрос об избрании церковных старост решался не на собраниях, а в узком кругу клира и влиятельных горожан. Некоторые приговоры были подписаны по домам прихожан, о чем свидетельствуют подписи под ними, оставленные разными перьями и чернилами. Другое подтверждение такой практики обнаруживается в том, что под приговорами разных тарских церквей стоят подписи одних и тех же лиц. Эти факты доказывают, что духовенство и городская верхушка стремились не допускать рядовых горожан к решению важных вопросов приходской жизни.

Должность церковного старосты была связана нередко со значительными личными расходами, поэтому на нее стремились выбрать деятельных и зажиточных горожан. Исключения были редки и носили вынужденный характер, о чем красноречиво свидетельствует один из приговоров: «Мы, нижеподписавшиеся, градотобольской Введенской церкви прихожане, по неимению и бедности в оном приходе прихожан, не усмотри, кого бы выбрать из числа их грамотного и деятельного человека..., согласились паки прежнего старосту ... оставить...».

В первой четверти XIX в. в Тюмени и Томске нередко горожане, избираемые церковными старостами, стремились от этой чести уклониться. Избранный в декабре 1814 г. тюменский мещанин Г.Е. Махилев, как доносило Тюменское духовное правление Тобольской консистории, «от возложенной на него старостинской обязанности отзывается неочередью и принять оной ни под каким предлогом не соглашается». Через год «лутшие прихожане» постановили, что Махилев избран «по очереди, поелику он при нашей церкви есть из лучших прихожан, а службы никакой никогда и самомалейшей не исправлял». В этой истории отчетливо прозвучало отношение тюменских горожан к институту церковных старост как к общественной повинности, выполняемой «лучшими гражданами». Томский купец М.И. Захарьев, избранный в 1807 г. старостой, отказался от должности и объявил себя раскольником. По мнению приходского священника, он поступил так, чтобы уклониться от обязанностей церковного старосты. И, вероятно, священник был прав, поскольку Захарьев регулярно бывал у исповеди и причастия и после объявления себя старообрядцем.

В других городах региона должность церковного старосты котировалась более высоко. Нередко церковные старосты выполняли свои обязанности многие годы. Таким образом, в разных городах существовало неодинаковое отношение к этому институту, что было связано с их конфессиональными особенностями. В Томске, и особенно в Тюмени, значительная часть жителей состояла из старообрядцев. Поэтому пребывание на посту церковного старосты не всегда поднимало авторитет горожанина в обществе. Иное отношение было в тех городах, население которых находилось в лоне официальной церкви. О высоком престиже в ряде городов должности церковного старосты свидетельствует тот факт, что в Таре, например, в первой половине 1810-х гг. эти должности занимали отставной надворный советник И. Зеленых, отставной майор А. Скорняков и двое купцов.

В целом социальный состав церковных старост в городах Западной Сибири был достаточно демократичен. В 1814 — 1815 гг. в 27 церквях Тобольска, Тюмени, Тары и Омска старостами были избраны 12 мещан, 8 купцов, 4 цеховых, 1 ямщик, 1 крестьянин и 1 отставной чиновник. В предыдущем трехлетии в этих же приходах старостами были трое отставных чиновников, а остальные принадлежали к податным слоям. Отставные чиновники имели и другие каналы влияния на городские дела, поэтому они редко домогались должностей церковных старост. Их старостинство было определено религиозностью и активной жизненной позицией. Не изменился принципиально социальный портрет приходского старосты и в последующие годы.

В первой половине XIX в. приходская структура сохранила определенную долю автономии и при необходимости могла составить оппозицию не только другим приходам, но и епархиальному начальству. Так, в 1804 — 1808 гг. прихожане тюменской Воскресенской церкви активно противодействовали решению Тобольской консистории о переносе «Спасителева образа» в Троицкий монастырь, неоднократно обращаясь в консисторию, к архиепископу и генерал-губернатору Сибири. Решение о перемещении иконы было принято еще в феврале 1774 г., но горожане упорно отказывались его выполнить. Дабы сломить их сопротивление, церковным властям пришлось пойти на крайние меры, пригрозив закрыть церковь. Хотя икону и передали в монастырь, но уже в 1812 г. прихожане добились ее возвращения.

Прихожане проявляли активность и в решении вопросов о замещении вакантных должностей священнослужителей. Так, в 1807 г. прихожане одной из церквей Тюмени ходатайствовали о возвращении их прежнего священника, отстраненного от должности за пьянство и рукоприкладство. 19 чиновников, 3 купцов, 7 мещан, 1 пятидесятник и 1 отставной унтер-офицер выдали своему духовному отцу свидетельство, в котором писали, что ждут его возвращения на прежнюю должность, «хотя и одобряли нижних чинов и малые прихожане священника Окорокова, но мы более желаем и одобряем Дурыгина». После нового прошения «лучших прихожан» архиепископ вернул опального священника. Однако такая роль прихожан в решении вопросов замещения вакантных должностей была уже не правилом, а исключением.

Благочестивые жители не упускали случая, чтобы организовать церковную службу с участием проезжавших через их город видных иерархов. В источниках данные об инициативе горожан о проведении общегородских религиозных мероприятий встречаются редко, хотя реально их число должно было быть немалым. Чаще с такими инициативами миряне выступали во время общественных бедствий. Так, в журнале заседаний Тобольской городской думы 12 июня 1807 г. была сделана запись о приходе на ее заседание «из граждан», которые сообщили, что по их просьбе преосвященный согласился отслужить в соборе молебен «о ниспослании дождя».

Одним из ярких проявлений участия горожан в конфессиональной жизни было строительство новых культовых зданий. Зачинателями сооружения церквей (особенно городских соборов) чаще всего выступали лица из верхнего эшелона местной духовной или светской власти. Но среди инициаторов храмового строительства были и женщины. В 1805 г. дочь умершего сына боярского Д.С. Хабарова в прошении в Кузнецкое духовное правление писала, «что имеет она ревностное желание и усердие при имеющимся города Кузнецка кладбище... сколько своим иждивением и старанием, а паче помощью обещаваемою усердствующих... жителей соорудить... церковь...». В Томске в 1811 г. кладбищенская церковь была построена на деньги, собранные «какой-то женщиною», как свидетельствовал краевед середины XIX в.

Наиболее богатые купцы возводили за свой счет или жертвовали деньги на строительство небольших церквей. Цели, которые при этом преследовались, были не только религиозные, но и земные — прославиться, упрочить свой авторитет в обществе. Именно тщеславие, по мнению тюменского мещанина Ф.В. Бузолина, было причиной «усердия к дому божию» местных купцов.

Иные мотивы двигали горожанами, которые личным трудом участвовали в делах церкви. Особое социальное значение такая деятельность имела для женщин — перед ними другие пути участия в общественной жизни до середины XIX в. были закрыты. Женщины занимались шитьем, вышиванием, украшением церковных одеяний, некоторыми хозяйственными делами. Немногие из них, имевшие художественные способности, писали иконы.

Помимо традиционных форм участия горожан в конфессиональной сфере в, рассматриваемое время появляются новые. В 1813 г. по воле императора Александра I было учреждено Российское библейское общество. Главной его целью провозглашалось распространение Библии среди христиан всех вероисповеданий. 25 июня 1817 г. по указу правительства в Тобольске было открыто отделение общества. В том же 1817 г. «библейские сотоварищества» появились в Омске, Томске, Ишиме и Барнауле. Общество было провозглашено всесословным, но в городах Западной Сибири в его деятельности участвовала лишь городская верхушка. Так, в Тобольском отделении, возглавляемом губернатором и архиепископом, в 1817 г. было всего 14 членов: 8 чиновников, 4 представителя духовенства и 2 купца 1 гильдии. В январе 1821 г. в нем насчитывалось 23 человека (10 чиновников, 7 служителей культа и преподавателей семинарии, 1 лютеранский пастор и 5 купцов).

Среди сотовариществ самым многочисленным было барнаульское, в его рядах в 1818—1819 гг. насчитывалось до 90 членов, в том числе 3 женщины. В Барнауле преобладали чиновники — 68,9% всех членов, духовенство составляло 14,4%, а купечество — 12,2%. Высокая численность общества была достигнута за счет бюрократического рвения горных властей. В него были включены жители не только Барнаула, но и всех заводов Алтая. Когда же в 1813 г. по всей империи приглашали желающих вступать в общество, то в Барнауле таковых не нашлось.

Важное значение деятельности Библейского общества придавал назначенный в 1819 г. генерал-губернатором Сибири М.М. Сперанский, вступивший в его ряды 22 июня в Тобольске. Однако он не счел возможным открыть в другом губернском городе — Томске — отделение общества, так как «там нет ни одного замечательного духовного лица; городские же чины не тверды на местах, а купечество и все почти обыватели суть закоренелые раскольники».

Российское библейское общество с 1824 г. было вынуждено свернуть свою деятельность, а в 1826 г. было распущено, подверглось нападкам со стороны самых реакционных кругов, усмотревших в некоторых издаваемых им произведениях идеи, «противные православию и самодержавию», и даже призывы к революции .

В Западной Сибири деятельность общества ограничивалась сбором пожертвований и распространением христианской литературы. Помимо этого, Новый завет перевели на «остяцкий и вогульский языки».

Попытки религиозного просветительства предпринимались в Тобольске и ранее. Архиепископ Антоний Знаменский, управлявший епархией в 1803—1806 гг., привлек к семинарским диспутам преподавателей семинарии и наиболее подготовленных городских священников. Диспуты устраивались в семинарии и в архиерейском доме. На них приглашали «лучших из чиновников и почетнейших граждан». Однако весной 1804 г. на одном из публичных диспутов произошел казус. Ректор семинарии М. Бурдуков выступал с темой о промысле Божием, а его оппонент Г.И. Мансветов, обязанный возражать с материалистических позиций, в пылу полемики не только убедительно опроверг доводы ректора, но и аргументы пришедшего тому на помощь архиепископа. После этого инцидента публичные диспуты были прекращены.

В середине 1840-х гг. глава Тобольской епархии епископ Владимир пытался создать благотворительное общество «с задачами духовно-нравственного развития», по-видимому, в противовес кружку Фонвизиной.

Религиозно-нравственные искания, связанные с масонством, которое стало особенно популярным после заграничных походов русской армии 1813—1815 гг., получили некоторое распространение и в Сибири. 30 августа 1818 г. была открыта масонская ложа в Томске. Среди томских масонов выделялись будущий декабрист Г.С. Батеньков и вице- губернатор Н.П. Горлов, который позже попал под суд за облегчение условий каторги декабристам во время исполнения им обязанностей иркутского губернатора. По отзыву томского губернатора Д.В.Илличевского, Горлов был склонен «к всегдашним неудовольствиям на настоящее», к жалобам на службу и начальство, к открытому выражению недовольства существующей социальной действительностью. По мнению того же Илличевского, важнейшую роль в формировании ложи сыграл прибывший из Омска на две недели титулярный советник Клемш, который помог И.Х. Трейблуту (командиру полка) вовлечь в нее гражданских чиновников. Ознакомиться с масонскими идеями некоторые из томичей могли и раньше.

О деятельности томских масонов известно немного. Они поддерживали связи со столичными ложами, принимали «братьев» из других городов, собирали средства для детей умерших масонов. Ложа, согласно записке Илличевского, организовавшего за ее деятельностью слежку, состояла из 14 членов. Благодаря подпискам о непринадлежности к тайным обществам, которые обязаны были по приказу Николая I дать все государственные служащие, удалось установить имена еще 4 чиновников, входивших в ложу, среди них были два будущих золотопромышленника — Асташев и Горохов. Тайной организацией ее можно считать с некоторой натяжкой, поскольку при посещении города Сперанским и П.М. Капцевичем (первый генерал- губернатор Западной Сибири) Трейблут испрашивал разрешения продолжить деятельность ложи. О влиянии ложи на городские дела свидетельствует запись из дневника Сперанского: «Партии: 1) Вице- губернатор Горлов, Трейблут, Генц, Балюра. К ним примыкает, хотя и не совсем принадлежит, Стратинович. Изъяснение с Трейблутом». В этой «партии», указанной первой, были одни масоны. Хотя они и противостояли «партии» губернатора, уволенного со службы за злоупотребления, конкретная роль ложи в общественном быту города остается пока не вполне ясной.

Источник: А.И. Куприянов. Русский город в первой половине XIX века: Общественный быт и культура горожан Западной Сибири. Москва «АИРО-ХХ» 1995.скачать dle 12.1



  • Не нравится
  • 0
  • Нравится

Похожие публикации
У данной публикации еще нет комментариев. Хотите начать обсуждение?

Имя:*
E-Mail:
Введите код: *
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив


Архив сайта
Март 2024 (39)
Февраль 2024 (36)
Январь 2024 (38)
Декабрь 2023 (29)
Ноябрь 2023 (20)
Октябрь 2023 (33)
Календарь
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Реклама
Карта Яндекс
Счетчики
Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru
При использовании материалов ссылка на источник обязательна. Спасибо за понимание.