Разгром хана Кучума казачьим отрядом Ермака под стенами Искера в октябре 1582 г. имел катастрофические последствия для Сибирского юрта. Начался стремительный распад государства. Наступил короткий, но бурный период политического хаоса. Кучум сумел внезапно расправиться с Ермаком (1585 г.) и вновь посадил своего наместника в Искере. Но уже через год тот был изгнан сыном некогда убитого Кучумом тайбугидского правителя Бек-Пулада, Саид-Ахмедом, который сам сел «княжить» в столице. Лишь с прибытием в Сибирь в 1598 г. воеводы Данилы Чулкова ханская столица была окончательно захвачена русскими и запустела.

Бухарский хан Абдулла II, занятый в то время завоеванием Хорезма, не смог помочь своему вассалу в борьбе с пришельцами. Единственное, что он предпринял, это посылка подарков и советы свергнутому хану не ссориться с ногаями. Воевать с далекой Россией не входило в планы Абдуллы, поэтому Кучум остался один на один с царскими войсками.

После утраты Искера Кучум предпринимал неоднократные попытки обрести поддержку среди бывших подданных, вассалов и соседей. В целом они не проявили энтузиазма на этом поприще. Солидарность разных народов и племен, даже под знаменем борьбы с новыми властителями края, едва ли была достижима. Сказывались этнокультурные различия, застарелые обиды, межплеменные распри. Провал объединительных попыток Кучума историки иногда объясняют также его не вполне легитимным ханским статусом («узурпатор») или чрезмерной авторитарностью его правления до 1582 г.

Отдаленные провинции ханства сразу же после решающего военного поражения 1582 г. отпали от него и вернулись к самостоятельному существованию. Своеобразная структура юрта с татарским ядром и разноэтничной периферией отражена в емкой фразе Сибирского летописного свода о том, что «взято бисть Сибирское царство с прилежащими к нему ордами». Эти «прилежащие орды», т.е. угро-, тюрко- и кетоязычные племена, расселявшиеся по периферийному периметру бывшего Сибирского царства, не поддержали Кучума в его борьбе с «неверными». А некоторые даже вступили с ханом в конфликт.

Бывший главный сановник юрта карачи-бек напал на его становище во главе отряда из «многих своих татар», остяков и вогулов. В ответ Кучум начал «остяцкия и вогулския улусы громити; они же видящее се, яко иже бысть им царь и владыка обратися в люта волка, и собрашася на него и начаша его гоняти».

Былое подданство остяков Кучуму не отразились заметно на их взаимоотношениях после 1582 г. Изгнанного хана остяцкие князья не поддержали и в его сопротивлении практически не участвовали.

Что касается вогулов, то некоторые их князья в числе первых явились с ясаком в занятую казаками сибирскую столицу. Однако вогульское Пелымское княжество представляло собой заметную военную силу. Известно, что в битве на Чувашском мысу приняли участие и вогулы. В 1593 г. против Пелымского княжества именно как союзника Кучума и в ходе кампании борьбы с ним был послан экспедиционный корпус, сформированный в северорусских уездах и Приуралье. Княжество было разгромлено, и, в отличие от нескольких соседних угорских владений, лишилось даже видимости какой-либо автономии.

В поисках поддержки взор Кучума обратился на селькупское княжество на Средней Оби – так называемую Пегую орду во главе с князем Воней. Тот сопротивлялся попыткам русских объясачить его соплеменников и заключил соглашение с Кучумом, который в 1596 г. подкочевал к Пегой орде. Два правителя договорились весной будущего года ударить по Сургуту – новому русскому городу на Оби. Местные воеводы, узнав об этих переговорах, разгромили селькупов, а в центре владений Вони демонстративно заложили новую крепость – Нарымский острог.

Вдоль левого берега Оби, в лесах и болотах по реке Чик, располагались кочевья чатов-чагатов («чатских татар», «мысовых татар»). Ранее, в XVI в., они жили западнее – в верховьях Оми и переместились к Оби после крушения Сибирского юрта. Не преуспев в альянсе с селькупами, Кучум решил обосноваться в чатских кочевьях, планируя привлечь к своей борьбе местных жителей («надеетца… Кучюм царь на чатских людей, а в Чатах… людей которые на конь садятца человек с 1000-ю»). Данный замысел тоже не воплотился в жизнь, поскольку военная сила служилых людей положила конец многолетним скитаниям свергнутого хана.

В 1598 г. на берегу Оби он потерпел окончательное поражение в бою с русским отрядом, посланным из новой сибирской крепости Тара. Сражение 20 августа длилось от рассвета до полудня. Хан был разбит и бежал. Погибли четыре царевича, шесть беков, десять мирз, пять аталыков, сто пятьдесят рядовых бойцов. В руках победителей оказались пять сыновей Кучума, двое внуков и ханский гарем. Триста «мурз и мурзичей» ханской свиты явились в недавно основанную столицу края Тобольск, покорились, обязались платить ясак и вскоре составили костяк местных служилых татар. В памяти русских сибиряков это событие осталось как «Кучумов побой», «Кучумово побоище».

После этого хан, очевидно, жил еще около года. Он практически незаметен на страницах документов рубежа XVI–XVII вв. Последний период своей жизни он провел в Ногайской Орде. Средневековые авторы единодушны в описании враждебности, с которой он был встречен там. Около 1599 г. старый, беспомощный, полуслепой и оглохший Кучум был убит ногаями.

Официально «Сибирское царство» после свержения Кучума продолжало существовать, просто его правителем теперь считался московский царь. (Таким же статусом обладали и другие завоеванные татарские юрты – Казанское и Астраханское «царства».) На протяжении конца XVI – XVII в. определенно просматривается некоторая условная автономия трех восточных «царств» в составе России. Эти территориальные образования дожили до петровских областных реформ начала XVIII в., когда уступили место губернскому и провинциальному делению.

Немногими соратниками новым правителем Сибирского юрта был провозглашен Кучумов сын Али. В некоторых текстах XVII в. он титулуется ханом-царем. Это звание приписывается Али в татарской исторической традиции. В анонимной хронике «Дафтар-и Чингиз-наме» (конец XVII в.) перечисляются «Кючюм Хан, его сын Али Хан, его сын Арслан Хан (это уже касимовский царь)…». Шихабуддин Марджани о касимовце Арслане писал: «Его отец Али, его предки Кучум, Муртазаали, Абак, Махмуд, Хаджимухаммед были сибирскими ханами». При этом другие потомки Кучума в данной традиции не фигурируют, т.е. не считаются носителями ханского титула.

О признании «кучумлянами» его своим ханом прямо говорится в грамоте уфимского воеводы М.А. Нагого тюменскому воеводе Л.А. Щербатову, написанной не ранее 9 марта 1601 г. и передающей вести из степи: «А брат де их большой Алей царевич, Кучумов сын, а они де называют его царем».

Неясность положения Али усугублялась раздорами между Кучумовичами по вопросу о наследовании трона. Отголоски этих споров донесли документы первых годов XVII в. В 1603 г. тюменский воевода А.Д. Приимков-Ростовский извещал туринского голову о том, что «двор де Алеев, лутчие люди, Алея царем не хотят звать, потому что мати его роду невеликого, а хотят де назвать царем Каная». Кучумов сын Канай действительно был сыном некоей знатной бегим, проживавшей в то время в городе Сауране (на юге современного Казахстана). Происхождение же матери Али, «царицы Чепшан», неизвестно.

Шансы на возрождение государства сибирских Шибанидов у Али были и вовсе ничтожные. В 1608 г. он угодил в плен к русским. Большинство потомков Кучума постепенно тоже оказались в руках московских властей; за ними оставили «царский» ранг и выплачивали специальное жалованье.

В конце XVI в. в степях Юго-Западной Сибири начало ощущаться присутствие калмыков (западных монголов-ойратов). Это были пока первые сигналы широкой миграции, которая развернулась в следующем столетии. Связи Кучума с пришельцами из Монголии оказывались, судя по всему, редкими и эпизодическими, в отличие от позднейшего всеохватного сотрудничества с ними его потомков. В то время нехватка пастбищных территорий, междоусобные распри, неудачи в противостоянии с соседями вынудили ойратов искать новые земли для поселения и кочевания.

До второй половины XVI в. они стремились развернуть экспансию из Западной Монголии в направлении Восточного Туркестана и узбекских ханств для установления контроля над торговыми путями и подчинения земледельческих областей. Одновременно они вели тяжелые войны с восточными монголами – за контроль над всей Монголией и с казахами – за пастбища. Неоднократные поражения в этих конфликтах вызвали, в частности, изменение в направлении миграций. Вытесненные из Монголии предводители торгутов и дербетов во главе своих соплеменников двинулись севернее, в обход казахских владений – и столкнулись с Ногайской Ордой и Сибирским ханством. Первая до конца XVI в. успешно отбивала их поползновения проникнуть вглубь Дешт-и Кипчака, второе пыталось обезопасить свои рубежи. Кучум возвел «городок Куллары, и той опасной краиной Кучюмовской от калмык, и во всем верх Иртыша крепче его нет» (Возможно, это городище Малые Кулары I в Тевризском районе Омской области).

В первые годы XVII в. калмыцкие кочевья вплотную приблизились к районам, на которые распространялась власть тобольских, тюменских и тарских воевод. К российским рубежам в то время прикочевало около 60 тысяч кибиток, или 240000 чел. Кучумовичи увидели в этих новых пришельцах потенциальных союзников, способных помочь конницей в набегах и предоставлением убежища в случае военных неудач. Правда, для калмыцких предводителей-тайшей связи с высокородными татарскими изгнанниками стояли далеко не на первом месте. Теснимые с востока халха-монголами и единокровными ойратскими племенами, потерпев поражение в войне с казахами, они более всего желали обрести пространство для кочевания, главным образом, за счет ослабленной и раздробленной Ногайской Орды.

Сыновья и внуки Кучума установили с тайшами родственные связи. За Кучумова сына Ишима выдал дочь предводитель торгутов Хо-Урлюк. Затем Ишим взял в жены сестру владетельных князей из другого ойратского племени – хошутов, Чохура и Байбагаса. Новые родичи служили ему, в общем, надежной опорой. В лагере Чохура он жил, и тот отказывался удерживать его от набегов, Байбагас же дарил ему пленных, добытых в походах.

Как докладывал в отписке на государево имя тобольский воевода в 1634/35 г., «Кучюмовы внучата поженились в колмаках у болших таишеи на ближнем племяни». При этом из калмыцких кочевий шли вести, что «Кучюмовым внучат[ам] колмацкие таиши людми подмогут. А Кучюмовы де внучата называют Сибирское государство своею землею и [хотят] де однолично сибирские городы разорить без остатка».

Сибирские царевичи сотрудничали с калмыками из-за их военной силы, которая позволяла как поживиться в набегах, так и напомнить окрестным народам, кто является их исконными, изначальными правителями. Часто такие «напоминания» адресовались башкирам. Ведь по убеждению Ишима, исходя из сказанного им посланцу из Тобольска о сибирских и уфимских волостях, «тех волостей люди его холопи».

От имени Ишима один из тайшей требовал себе ясак с башкир Катайской волости, а иначе «вас… Ишим царевичь учнет воевати, а ныне… Ишим пошол в Уфинские волости старых своих людей табынцов сыскивати».

В отношениях с русскими Кучумовичи держались с предельной осторожностью. Ощущая численный и военный перевес противника, они готовы были обсуждать условия почетной капитуляции. Однако их шаги в этом направлении были крайне нерешительными и непоследовательными. Здесь играли роль и память об утраченном ханстве, и антирусский настрой их «подданных» татар и башкир, и опасения быть обманутыми, угодить в ловушки, расставленные русской дипломатией.

Время от времени, на фоне усиления мятежных настроений среди народов Западной и Южной Сибири, возникал призрачный шанс на одоление русских, изгнание их из края и возрождение «Кучумова царства». Но все восстания рано или поздно угасали, власти наводили порядок, злоупотребления местных управленцев на время уменьшались, и Кучумовичи снова оказывались без сколько-нибудь заметной поддержки. Татарские царевичи не обладали достаточными авторитетом, военными силами и материальными ресурсами для мобилизации вокруг себя сколько-нибудь заметных массовых движений. Как правило, они присоединялись к восстаниям, начавшимся без их участия, и иногда довольствовались почетным рангом номинальных лидеров повстанцев (телеутов и чатов в 1620–30-х гг., башкир в 1660-х гг.).

Наиболее надежную опору они видели в ойратских политических объединениях. Но внимание и интересы тайшей все более обращались в западном направлении. Громя остатки Ногайской Орды, их отряды уходили в глубокие разведывательные рейды за Эмбу и Яик (есть данные об участии в таких походах и Кучумовичей). В течение 1630–1650-х гг. основная масса калмыков постепенно переместилась из сибирских пределов и с территории современного Казахстана на Волгу. Там образовалось вассальное Калмыцкое ханство, подчиненное Московскому государству.

Условия жизни Кучумовичей в изгнании несколько язвительно, но в общем верно обрисовал немецкий аноним в 1666 г.: «Не имея ни городов, ни жилища, укрывается он (не названный по имени татарский царевич ) в степи или пустыне, в которой нет ни деревьев, ни людей, а также в горах и ущельях». Царевичи жили и кочевали, главным образом, в верховьях рек Ишима и Тобола. На конные рейды они решались, как правило, в ситуации, когда складывалась благоприятная обстановка и имелась уверенность в богатых трофеях и успешном возвращеность их союзников и единомышленников – калмыцких тайшей или мятежников на российской территории. Во-вторых, возможность изъять у сельских жителей продовольствие после сбора урожая, отчего татары-«казаки» седлали коней поздней осенью, после окончания полевых работ в волостях. В-третьих, непременным условием успеха являлась внезапность нападения и возможность отхода в степь до того, как воеводы и стрелецкие головы смогут организовать погоню. Если становилось известно, что противная сторона изготовилась к обороне, рейд отменялся. Нападавшие могли притвориться свитой посла, направлявшегося для переговоров, чтобы проникнуть глубже на территорию уездов («а приходили… они обманом, сказався от послов»).

Не стоит преувеличивать масштабы агрессивности Кучумовичей. Имея под началом незначительное количество поданных-сторонников, они сами по себе представляли некоторую угрозу лишь в альянсе с калмыками. Причем, на опорные пункты русской власти в регионе – укрепленные города, они, как правило, не посягали. Нападения совершались, главным образом, на сельские местности.

Кочевой образ жизни Кучумовичей предполагал занятие скотоводством, прежде всего, выпас овец. В отписках и расспросных речах проскальзывают сведения также о промысловых занятиях. Охота и рыболовство были неотъемлемой частью образа жизни и в целом «хозяйственно-культурного типа» сибирских татар, результатом их долгого соседства и частичного смешения с местными самодийцами и уграми.

На рацион питания Кучумовичей и их соратников влиял хозяйственный уклад населения, с которым им доводилось соседствовать. В 1603 г. посланец из Тобольска, прибыв в лагерь сибирского хана Али на Емесбулаке, узнал, что тот распустил своих людей на промыслы. В 1634 г. царевич Девлет-Гирей с сотней своих людей и «с малыми робяты» направился к реке Камышлову «на зверовье» (охоту), и там «Девлет-Кирей улусом своим по зверовьям розъехались». При этом его семья держалась у озер, т.к. «место…то им кормко рыбою». Место для зимовья Девлет-Гирей выбирал по тому же критерию – например, у озера Мунчак «на Ишимских вершинах», «для тово что у кинулиснеги» и «для рыбы».

Хлеб пытались добывать у окрестных землепашцев, отчего набеги планировались, как указывалось выше, во время или после сбора ярового и озимого урожаев – «сев яровой», «в сноп», «в жнитво». Иногда посылали уважаемых людей (хафизов) объезжать башкирские селения, прося там «одежи и кормы». Видимо, это облекалось в форму ясачного сбора.

Для Кучума после 1582 г. эпизодический ясак служил дополнительным источником существования. Он состоял из натуральных выплат продуктами земледелия, скотоводства и промыслов. Впоследствии его сыновья и внуки тоже пытались организовать ясачное налогообложение в подвластных местностях, причем собирали подати в пользу как свою, так и своих патронов-тайшей.

Порой в стойбищах Кучумовичей появлялись торговцы из Средней Азии, которые не только привозили товары, необходимые в повседневном быту, но и пригоняли лошадей. И сами царевичи отпускали своих подданных «в Бухары… для торгу». Тем более что их кочевые станы находились в районе старых караванных путей между Сибирью и Мавераннахром.

Организация жизни степных ставок была выработана столетиями истории кочевников. Столь же традиционной выглядела и структура «двора» изгнанного Кучума и царевичей. Проживание в степях не позволяло высокородным скитальцам долго держаться всем вместе из-за бедных ресурсов этого региона. Даже в периоды лояльных отношений друг с другом (а это бывало не всегда) царевичи вынуждены были кочевать отдельно друг от друга – пусть и недалеко, в нескольких «днищах», особенно в зимнюю пору, «для того, что им, живучи вместе, прокормитца нечем».

Поколение Кучумовых внуков, оставшихся в Сибири, представляло собой своего рода этнокультурный сплав. Будучи по происхождению татарами, они воспитывались и вырастали в калмыцких кочевых ставках, впитывая от матерей и «дядек»- воспитателей нормы жизненного уклада ойратов. Как известно, принадлежность к династическому дому Чингисидов возносила царевичей над всеми тюркскими и монгольскими племенами. Поэтому они не испытывали никакой рефлексии по поводу отсутствия формальной родовой солидарности ни с тюркскими кланами, ни с племенными подразделениями ойратов. Однако исторические обстоятельства складывались таким образом, что потомки Кучума во втором колене на деле оказывались уже полутатарами -полукалмыками. Впрочем, это не мешало им помнить о своем царственном происхождении и, как мы увидим в дальнейшем, время от времени служить знаменем борьбы за освобождение местных народов от российской власти.

Сохранение верности религии, принятой предками, едва ли служило препятствием для сближения царевичей с окружавшими их калмыками. Приверженность исламу была способна подпитывать в них тюрко-татарскую идентичность (а заодно и солидарность с единоверцами, оказавшимися во власти «неверных»). И все же иная культурная среда не могла не накладывать отпечаток на их личность и поведение. Так, в 1632 г. при походе к реке Исети (притоку Тобола) царевич Аблай обещал местным татарам не убивать их, ограничившись сбором одежды и садаков, и при этом «им по калматцкой вере шертовал: стрелу лизал и на темя железцом ставил» (вкратце описан обряд традиционной монгольской присяги – шахан).

Тесное культурное общение сказывалось и на внешнем облике. В 1637 г. жена полоненного русскими Аблая «княгиня» Чагандар просила московские власти переправить к ней «косу волосов головы ево», дабы удостовериться в том, что он жив. (Косу прислали, Чагандар ее опознала, но все же «недоверивала», т.к. косу-де «мочно у мужа ее и у мертвого отнять да к ней прислать»). Коса, свисающая с затылка, являлась атрибутом калмыцкой мужской прически. Следовательно, Аблай, взращенный матерью-калмычкой и женатый на калмычке, принял новый облик, без присущей татарам короткой стрижки волос по всей голове. Впоследствии и его брат Тауке с той же целью переправил из каргопольского заточения на родину свою косу.

Несомненным в этих условиях было двуязычие татарских царевичей. При подготовке встречи послов Девлет-Гирея с Аблаем и Тауке в Белоозере и Каргополе в 1639 г. русскому приставу было велено следить, чтобы они общались между собой по-татарски, а не по-калмыцки, дабы их речи были понятны присутствующим русским толмачам.

Движение Кучумовичей повлияло на ход продвижения России за Урал. После завоевания Сибирского ханства русские стали селиться в Западной Сибири. В первые два десятилетия после похода Ермака там было основано полтора десятка опорных пунктов. К военным, политико-дипломатическим и фискальным функциям поселенцев (присоединение и оборона новых «землиц», сбор ясака) добавились экономические. В местах, где земледелие было невозможно, новые городки (Березов, Сургут, Нарым) жили рыбным и пушным промыслом. Но в других местах требовалось заводить пашню и огороды, осваивать сенокосы. Поэтому из первоначально занимаемой лесной зоны началось постепенное «сползание» населения к югу, на более плодородные земли по рекам Тоболу, Исети, Миассу, Вагаю и Ишиму. Однако конфликты с сибирским ханом и царевичами, наряду с набегами ногаев и калмыков, приостановили этот дрейф в степь. В результате русло освоения направилось в восточном направлении, к Енисею – туда, где местные племена были более слабыми и разрозненными.

Источник: Вадим Трепавлов «История и культура татар Западной Сибири», Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ; Изд-во «Артифакт», 2015. – 728 с. + 56 с. цв. вкл.