Пленных офицеров Сибирского казачьего войска, сдавшихся в районе Красноярска, сначала фильтровала Особая комиссия по распределению военнопленных и перебежчиков, а затем Особый отдел ВЧК при 5-й армии. Их собирали в группы и пересылали в Омск. В Красноярском лагере имелся специальный барак для казачьих офицеров. Правда, штаб-офицеров и генералов держали отдельно: в Красноярской губернской тюрьме. В Омске большинство доставленных туда офицеров-казаков расстреляли. Остальных использовали либо как зэков-чернорабочих, направив в лагеря принудительных работ, либо как военспецов в различных учреждениях, в трудовых и полевых армиях.

Есть данные, что некоторых офицеров, например подъесаула Сибирского войска А.И. Васильева, принуждали отправиться на Польский фронт, ставя перед альтернативой — либо вызваться на войну с поляками, либо расстрел. Иные не соглашались: не хотели служить врагу, — и гибли. А.И. Васильева, сидевшего в 1920 г. в Омской тюрьме, вывели уже на расстрел. Он не выдержал и согласился: заявил, что готов служить в РККА, ехать на Польский фронт. Через три дня его из тюрьмы выпустили. Дальнейшая судьба подъесаула неизвестна. Вероятно, как и многие другие бывшие колчаковцы, взятые в Красную армию, погиб в войне с поляками.

В целом для физической ликвидации офицера чекистам не требовалось каких-либо веских доказательств. Вот, в качестве примера, судьбы подъесаула Сибирского казачьего войска, командующего инженерной сотней Конной группы К.И. Грибановского и подпоручика инженерного дивизиона Красноуфимской стрелковой бригады, забайкальского казака по происхождению, С.Ф. Коршунова. Омские чекисты привлекли их по делу о взрыве железнодорожного моста через реку Иртыш. Оба, однако, не имели к этой акции никакого отношения. Мост взорвали подрывники из 2-го Уфимского железнодорожного батальона под началом поручика Извекова. Уполномоченный РТЧК Омской железной дороги написал в «Заключительном акте»: «...Нахожу обвинение, предъявленное вышеуказанным лицам, фактически не установленным, но считаю Грибановского и Коршунова в высшей степени подозрительными элементами как казачьих офицеров и вредными для Советской власти, которых необходимо изолировать от остального общества, ибо такие типы с Советским правительством никогда в контакте работать не будут».

Коллегия РТЧК выбрала самый надежный вид «изоляции» от общества, постановив (26 сентября 1920 г.): «Принимая во внимание, что гр. гр. Грибановский и Коршунов бывшие казачьи офицеры, а также принимали деятельное участие в эвакуации военного имущества от красных, из чего вытекает, что таковые не могут стоять на страже интересов рабочего класса, к коим применить высшую меру наказания, т. е. расстрелять». Грибановский был расстрелян 6 октября, а Коршунов — 9 октября 1920 г.

Некоторые сибирцы попали в те большие группы колчаковских офицеров-военнопленных, которые в 1920 г. увозились чекистами из Сибири в центр. Так, хорунжий Сибирского казачьего войска Д.Г. Катанаев с партией офицеров в конце мая 1920 г. был направлен из Красноярского лагеря в Москву, однако попал в город Кострому, в лагерь принудительных работ, где проработал до сентября. Затем, пройдя следственную комиссию ЧК, был зачислен на «преподавательские курсы бывших офицеров». Но через два месяца занятий курсы «были целиком заподозрены в политическом заговоре», арестованы и отправлены в Екатеринбург. Там, отсидев месяц, офицеры были распределены на работы. Катанаев трудился на заводе делопроизводителем и заместителем заведующего отделом. Лишь в мае 1922 г. было разрешено возвращаться в родные места. Катанаев подал заявление и, получив разрешение на выезд, в июне прибыл в Омск. Здесь работал счетоводом и бухгалтером. Его, впрочем, как и других бывших белых офицеров, в покое не оставили. Тех, кого не взяли в 1933 г. («последний офицерский призыв»), добили в 1937-м. Д.Г. Катанаева арестовали по сфабрикованному делу об «Омской офицерской повстанческой организации» генерала Н.Н. Артамонова и 28 октября 1937 г. расстреляли.

Перевод пленного офицера в РККА еще не означал, что ему окончательно простили прошлую вину. Фильтрацию могли и повторить. Так, П.К. Денисов, выслужившийся из рядовых казаков поселка Железинского станицы Новорыбинской Петропавловского уезда (последний чин неизвестен), после первой проверки был направлен для прохождения службы в 1-ю трудовую армию. Однако через некоторое время снова попал в поле зрения чекистов. «Комиссия по фильтрации бывших белых офицеров при Особом отделе ВЧК при 1-й армии труда» приговорила казака, за службу в колчаковской армии, к высшей мере наказания (25 ноября 1920 г.). Денисов был расстрелян.

Следует упомянуть, что некоторые белоказаки, волею судьбы оказавшиеся на большевистской территории и уцелевшие, пытались продолжать борьбу. Например, кадет Сибирского кадетского корпуса Я. А. Васильев, сын офицера Сибирского казачьего войска. За его плечами были уже фронт, тиф, советские тюрьмы (Семипалатинская и Омская), расстрелы (в тюрьме трижды выводили «по ошибке»). По первомайской амнистии 1920 г. Васильева выпустили из заключения и направили служить бухгалтером в военный госпиталь. В Омске он вступил в тайную белогвардейскую организацию. В июле 1920 г. Васильев и его товарищ по кадетскому корпусу Дабшинский, по заданию своей организации (на них выпал жребий), совершили террористический акт: зарезали одного комиссара. Дабшинского поймали и расстреляли. Он, однако, выдержал допросы в ЧК, поэтому Васильеву удалось бежать из Омска и пробраться на Дальний Восток, где он присоединился к Белой армии.

Другой пример — есаул А.С. Аркашев, один из военных руководителей Томской подпольной белогвардейской организации, той самой, которая попыталась найти общий язык с крестьянством и поднять совместное — крестьянско-офицерское — восстание. Заговорщики решили выступить утром 11 июля 1920 г. Аркашеву поручили возглавить сельских повстанцев. Однако в ночь на 11-е чекисты разгромили городскую подпольную организацию, арестовав более 100 человек. И восстание началось только в Жилинской и Вороновской волостях Томского уезда. Сюда заранее из губернского центра прибыло несколько офицеров во главе с «есаулом Сибирским» (подпольный псевдоним Аркашева). Повстанцы захватили Десятово и еще ряд деревень по направлению к городу Томску. Но превентивный удар ЧК по городскому подполью лишил восставших возможности захватить оружие. А с вилами и дробовиками против винтовок и пулеметов долго не повоюешь. 19 июля крестьянский отряд «есаула Сибирского» был разбит и рассеян. Судьба самого есаула не известна.

Омское белое подполье 1920 г. также имело своего героя-казака, подобного томскому Аркашеву. Однако подлинное имя этого человека, называвшего себя «есаулом Веселкиным», мы, наверное, так никогда и не узнаем. Офицера с такой фамилией в Сибирском казачьем войске не было. В то же время связи Веселкина со станицами Омского уезда (Ачаирской, Усть-Заостровской и др.), установленные чекистами, свидетельствуют в пользу того, что это был казак, и притом сибирский. Тайная организация, к которой он принадлежал, пыталась сочетать конспиративную работу с партизанской борьбой. К октябрю 1920 г. небольшой отряд Веселкина действовал в районе с. Калачинского. Однако коммунисты не дали отряду развернуть активных действий. Устав уходить от неотступного преследования, партизаны вновь перешли на нелегальное положение. Сам есаул Веселкин вернулся в Омск, где вскоре в уличной перестрелке был убит чекистами.

Казачье население станиц Акмолинской области, в массе своей, встречало Красную армию угрюмо, как побежденные — победителей. Конечно, отдельные казаки, из бедноты, ждали советской власти, чуть больше было ей сочувствующих и нейтральных доброжелателей, еще больше — нейтральных любопытных. Но, повторюсь, абсолютно преобладали «угрюмые». Да и как иначе? Почти в каждой семье были убитые, раненные в боях с коммунистами, у многих мужья, сыновья, отцы ушли в отступление с армией Колчака, и судьба их была неизвестна. К тому же станичники ждали мести и репрессий за поддержку Сибирским казачьим войском Белого режима. Только тогда начали немного оттаивать сердца, когда стали возвращаться отпущенные победителями служивые казаки и когда поняли, что большого террора, которым пугала бела а пропаганда, со стороны Красной армии не будет. Этот период появления некоторых иллюзий в отношении новой власти продлился до тех пор, пока она не перешла от агитации к проведению в жизнь военно-коммунистических порядков. Осознание, а затем и озлобление «трудового казачества» произойдут в течение 1920 года.

Иначе складывалась обстановка в станицах Семипалатинской области и Алтайской губернии, которые были очищены от колчаковцев красными партизанами и где в течение нескольких месяцев, до весны 1920 г., царили кровавый террор и полный беспредел. Крестьянство здесь считало себя победителем в Гражданской войне и, мстя за действия белых карательных отрядов, сводило счеты с казачьим населением Иртышской, Бийской и северной части Бухтарминской линий. Казаков, взятых в плен, повстанцы казнили. Убивали и тех, кто сдался регулярной Красной армии и был отпущен домой. Казачек «насиловали без разбора», считая «почти военным призом», а заступавшихся за их честь мужей и отцов пороли и расстреливали. Грабили немилосердно, вплоть до отбирания последней одежды и снятия с казачьих домов оконных рам и половых досок. О сельхозмашинах, хлебе, лошадях, домашнем скоте, ценных предметах обихода и говорить нечего. Так, только на Усть-Чарышскую пристань из ближайших станиц повстанцы свезли около 5 тысяч подвод с награбленным у казаков имуществом. Казачье население разбегалось и пряталось по глухим местам. Например, в четырех станицах Бийской линии имелось по 3—4 дома, в которых жили старики, женщины и дети, остальные дома стояли заколоченные.

Вот что было в многострадальной Чарышской станице. Во время отступления белых почти все жители войскового сословия покинули ее. Затем часть их вернулась. Вконец разоренные, голодающие станичники выбрали из своей среды комиссию для подсчета размеров урона, нанесенного Гражданской войной, а также для определения самых насущных нужд селения и его обитателей. В одном из февральских протоколов 1920 г. члены чарышской комиссии казаки С.М. Шестаков, А.С. Серебренников и В.П. Хабаров писали о том, что нашли они, вернувшись из «отступа» в родную станицу: «По прибытии к месту жительства ... в село Чарышское там оказалось обнаруженным следующее: у всех жителей оставшееся в домах имущество частью разграблено, а частью сломано. Скот наполовину разогнан в соседние села, хлеб, сено с полей почти поголовно вывезено. Сельскохозяйственные орудия и машины у многих увезены, оставленные продукты, как-то: хлеб в зерне, масло, мясо — увезены, пасеки вырезаны, картофель, лук и другие корнеплоды замерзли. Домашняя птица наполовину скончалась. В Чарышском, Тулате и Яровском стоял 1-й народный Сибирский повстанческий полк. Стравили остатки хлеба и сена. Всех лучших лошадей и имущество отбирали. Женщин и девушек насиловали. Аресты, порки, самосуды, убийства и всякие издевательства, ничем не гарантированные».

К этому следует добавить, что в начале 1920 г. крестьяне Бийского и Змеиногорского уездов были так непримиримы, что требовали от новых — коммунистических — властей выселить «контрреволюционно настроенных казаков». В своих приговорах некоторые сельские общества предлагали разбросать казачество отдельными семьями по деревням, а на их место — в станицы — вселить крестьянскую бедноту, как наиболее пострадавшую от белых. По-видимому, коммунисты не стали реализовывать эту рожденную в народной толще идею. Однако надо иметь в виду, что казаки часто сами предпочитали убраться подальше от родных мест, где к ним прочно прикрепился ярлык «беляков» и «врагов народа». Уже в 1920-х гг. произошло заметное рассеивание казачьего населения с Бийской линии.

Председатель Омского губревкома Е.В. Полюдов — бывший казак Павлодарской станицы и бывший хорунжий из народных учителей — писал в 1920 г.: «Казаки, распускаемые по своим домам на неопределенный срок, в большинстве своем возвращались, правда, в состоянии полной растерянности. Отобрание у них, на основании приказа, лошадей, седел и винтовок укрепило в них мысль, что Советская власть не простила им былых преступлений казачества в целом против рабоче- крестьянского государства. В первый период возвращения Советской власти в Сибирь все казачество находилось в психологически придавленном состоянии, без веры в свое благополучное завтрашнее существование». Другой вождь красных казаков Сибирского войска Ф.А. Бородихин, проехав по Иртышской линии, констатировал, что надо говорить не о политических настроениях казачества, а о «степени его пришибленности и запутанности».

По материалам: Шулдяков В.А. Гибель Сибирского казачьего войска 1917-1920. Книга I – М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. – 748 с.