Белым, отступавшим от Енисея, вскоре предстояло новое испытание. Перед ними был уездный город Канск, оборонявшийся большими силами повстанцев. Первыми к нему подошли колонны, следовавшие по Сибирскому тракту. У белых, лишенных источников пополнения боеприпасов, оставалось по 15—30 патронов на винтовку, поэтому Сахаров и Вержбицкий решили обойти город с юга. Однако когда они, сойдя с тракта, заняли село Верхне-Аманатское (Голопуповка), то узнали, что деревни на противоположном, высоком, берегу реки Кан заняты высланными из Канска красными. Белые растерялись.

В Голопуповку вливались с запада все новые отряды, но командиры не знали, что предпринять. Кто-то, отчаявшись, хотел сдаваться. Кто-то предлагал уходить на юг, в Монголию. Но, в конце концов, победила иная точка зрения: пробиваться.

Управление войсками взял на себя генерал К. В. Сахаров. Он собрал и двинул на врага две боевые колонны: первую в лоб, вторую — в обход. От Голопуповки до реки Кан всего 15 верст, но наезженных дорог не было. Белые шли часов 7—8 и лишь около 15.00 завязали бой. Атаки первой колонны, наступавшей в лоб, были отбиты с большими для нее потерями. Повстанцы располагали всеми преимуществами: господствующим берегом, артиллерией, боеприпасами, возможностью в сильный мороз отогревать резервы в теплых избах. Пересеченный характер левого, низкого, берега замедлил обходное движение второй колонны генерала Д.А. Лебедева. И Сахаров лично отправился поторопить ее с маневром.

Пробираясь к Лебедеву, уже в вечерних сумерках он со спутниками неожиданно наткнулся на бивак сибирских казаков, разбитый прямо на пустынном левом берегу Кана, между ложбинками и низким кустарником.

Вот что вспоминал генерал К. В. Сахаров об этой своей встрече с сибирцами:
«Целина, глубокий снег и темнота все гуще. Справа редкие звуки выстрелов, слева глубокая зловещая тишина. Вот в тумане начинают светиться, как мутные пятна масляных фонарей, далекие костры. Все ближе и ближе. Различаем уже группы людей, громаду обоза и массу лошадей.
— Какая часть? Кто такие?
— Сибирские казаки-и-и, — слышится в ответ разрозненный крик с разных мест.
— А вы кто такие? — спохватился чей-то голос.
— Командующий армией.

Останавливаюсь. Подходят ко мне полковники Глебов и Катанаев. Расспрашиваю, в чем дело, почему стоят здесь. Оказывается, что это все, что поднялось с Иртыша, из Сибирского Ермака Тимофеевича казачьего войска; поднялось и пошло на восток, не желая подчиниться интернационалу, власти Лейбы Бронштейна. Здесь и Войсковое правительство, и воинские части, разрозненные сотни нескольких боевых полков, и семьи, старики, женщины, дети, и больные, и раненые, и войсковая казна. Толпа номадов, точно перенесшаяся за тысячи лет, из Великого переселения народов. Больше обозов, чем войска. Но все же бригада набралась и под командой полковника Глебова двинулась на поддержку первой колонны».

Уже вечером, в темноте, вторая колонна генерала Лебедева наконец-то зашла в тыл противника. Красные дрогнули и, бросая оружие, побежали к Канску. Белые отдали волю чувству мести. Они слишком долго, много недель, лишь проигрывали, теряли близких людей, страдали. И вот теперь, на Кане, неистовство стрелков и казаков не знало предела. В плен не брали. После боя трупы красных лежали на берегу реки кучами.

Через три дня после «канского прорыва» отряды Сахарова, Вержбицкого, Лебедева, Катанаева—Глебова и другие встретились у Транссиба с также обошедшими Канск частями Каппеля, Войцеховского и Молчанова. «Радость была полная». Появилась надежда на воскрешение армии. Дальнейшее движение пошло без особых задержек. Главнокомандующий генерал В. О. Каппель приступил к переорганизации «обозов военных беженцев» обратно в воинские части.

Было приказано всех, способных держать винтовки, вооружить и включить в то или иное подразделение. Части стали получать из вышестоящих штабов указания о движении по определенным маршрутам. Реорганизация шла «на ходу», от ее успешности зависело спасение. Предстояло пробить себе дорогу на восток, так как все города и станции впереди «перевернулись», а прилегающие к ним районы кишели партизанами. Белых необыкновенно взволновал слух о том, что атаман Г.М. Семенов разбит и бежал из Забайкалья в Монголию. В таком случае, прежняя цель движения исчезала. Но Каппель решил сначала взять лежавший на пути город Нижнеудинск, а там уж прояснить обстановку и решить, куда идти дальше: в Монголию или все-таки в Забайкалье. Белые поспешили к Нижнеудинску. Наступавшая в авангарде Воткинская стрелковая дивизия у села Ук, в 15 верстах к западу от города, сбила лихой штыковой атакой красный заслон и на плечах бегущего противника ворвалась в Нижнеудинск.

Где-то между Канском и Нижнеудинском произошло очень важное для сибирцев событие: спасшиеся казаки окончательно и прочно соединились, образовав новую воинскую часть — Сибирскую казачью бригаду. В нее влились подразделения 10, 11-го и отчасти 1-го, 2-го полков. Ядром новой части явился 10-й Сибирский казачий полк, он сохранил свое название и устройство, лишь был пополнен его личный состав. Второй полк бригады — 1-й Сводный (командир — полковник М.И. Мархинин) — был образован, как это видно из его названия, из остатков разбитых частей и подразделений войска. Командиром Сибирской казачьей бригады стал полковник Ф.Л. Глебов. До момента реорганизации сборного отряда сибирцев в бригаду 2-я батарея 1-го артиллерийского дивизиона, например, хотя и получала от Глебова директивы, но двигалась как целое подразделение немного позади 10-го и 11-го полков. Теперь же батарея была ликвидирована: нижние чины влиты в Артиллерийскую сотню Сводного полка, а офицеры с вестовыми — в Офицерскую сотню того же полка. Почему Сводный полк получил номер 1-й? Быть может, Глебов с Катанаевым надеялись, что мимо Красноярска прорвались еще какие- то части и подразделения войска и что они вот-вот обнаружатся и присоединятся к бригаде. Тогда можно было бы сформировать еще один или несколько сводных полков.

Один из белоэмигрантских историков поручик Б. Б. Филимонов упомянул вскользь, что Сибирская казачья бригада полковника Глебова сложилась еще в районе Новониколаевска. Это мало вероятно. Хотя не исключено, что уже на Оби Глебов как волевой начальник по ходу движения стал присоединять к своему 10-му полку встречавшиеся разрозненные казачьи подразделения, группы и сибирцев-одиночек. Эта вливания, если они действительно были, можно считать началом зарождения будущей бригады, не более того. Но как воинская часть двухполкового состава бригада до Кана возникнуть не могла.

Полковник Глебов распределил по сотням и командам бригады всех офицеров, казаков и солдат, присоединившихся к 4-й дивизии в районе Красноярска. Не были распределены по подразделениям лишь члены и служащие Войскового правительства, а также, почему-то, чины штабов дивизий. Быть может, по причине традиционной склонности штабов к самосохранению, размножению и раздуванию штатов. Не исключено, что Глебов просто предпочел не связываться. Ведь иметь в подчинении равных себе по чину, но превосходящих по уровню образования, сроку выслуги в чине и по прежней должности, — это весьма и весьма щекотливо. На почве различных мнений, подходов к тем или иным вопросам, людского тщеславия, наконец, неизбежно возникают недопонимание, трения, а иногда и серьезные проблемы с дисциплиной и управляемостью личным составом. Штабы 4-й и 5-й Сибирских казачьих дивизий следовали с бригадой Глебова — с начдивами, начальниками штабов, штабными офицерами, дивизионными значками, женами и детьми, но без каких-либо подразделений в подчинении, без нижних чинов, за исключением офицерских вестовых.

В Сибирской казачьей бригаде больше всего оказалось казаков 4-й дивизии (10-го и 11-го полков). Почему начальник 4-й дивизии А.В. Катанаев как старший по должности и сроку производства в чин полковника сам не возглавил вновь образованную бригаду? Возможно, это следствие товарищеского такта и трезвого расчета в пользу службы. В самом деле, Глебов был единственным из полковых командиров, кто сохранил более или менее вверенную ему часть. В те страшные дни он доказал, что он — настоящий командир. Для рядовых казаков это был самый авторитетный офицер. И кто лучше его мог в дальнейшем — при испытаниях, быть может, еще больших — удержать при себе личный состав? К тому же казаков едва набиралось на два конных полка, и ради поддержания дисциплины и нормальных взаимоотношений внутри подразделений следовало убрать лишних, сверхштатных, офицеров, что и было сделано путем создания особой Офицерской сотни. Кроме того, начальник 4-й дивизии мог посчитать, что всего два полка — это уже не его уровень. Не исключено, впрочем, что на момент образования бригады Катанаев просто болел, а Глебов был на ногах.

Кое-что известно об устройстве Офицерской сотни 1-го Сводного Сибирского казачьего полка, благодаря тому, что в нее попал после расформирования своей батареи будущий мемуарист, а тогда хорунжий войсковой артиллерии, Е.М. Красноусов.

Командовал Офицерской сотней есаул Н.П. Солнцев. Сотня состояла из четырех конных взводов. В 1-м и 2-м взводах собрали офицеров бывших конных Сибирских казачьих полков. Командир 2-го взвода — есаул А.М. Горбовский. 3-й взвод неофициально назывался артиллерийским, т. к. состоял из офицеров бывших артбатарей войска. Командовал им есаул В.И. Федотов, бывший командир 2-й батареи 1-го артиллерийского дивизиона. В 4-м взводе поручика С. Макеевского были офицеры-неказаки, присоединившиеся к сибирцам во время отступления. Основой для этого взвода послужил личный конвой какого-то высокого воинского начальника, укатившего на поезде в тыл. Предоставленные самим себе конвойцы присоединились к сибирским казакам, сначала на правах отдельной части. При реорганизации Глебов включил их в Офицерскую сотню. Следует иметь в виду, что реально в этой сотне было немало и рядовых, т. к. многие офицеры явились в нее со своими вестовыми казаками или солдатами.

Артиллерийская сотня Сводного полка была сформирована из казаков-батарейцев, в основном 1-го артдивизиона. Командовал ею есаул А.С. Постников, бывший командир 1-й батареи 1-го артдивизиона. Казаки его прежней батареи и стали ядром сотни.
Сибирская казачья бригада, как и все прочие соединения и части Каппеля, реорганизовывалась «на походе», совершая ежесуточно дневные или ночные марши, имея стычки с противником.

Об одном маленьком боевом эпизоде вспоминал Е.М. Красноусов. Это случилось на следующий день после прибытия офицеров 2-й батареи в Офицерскую сотню Сводного полка. Сибирская казачья бригада шла, имея впереди, на удалении в несколько верст, разведывательную сотню с квартирьерами. Перед каждым проверенным и оставленным затем населенным пунктом разведчики оставляли «маяк», то есть конного казака. Подойдя к очередной деревеньке, бригада «маяка» не обнаружила. Глебов, почуяв недоброе, приказал командиру Офицерской сотни выслать разведку, а тот решил проверить в деле свой 3-й, «артиллерийский», взвод. Уже вечерело. Передовой разъезд от 3-го взвода из 5—6 конных вошел в деревню. Улицы ее были пустынны, хаты — в огромных сугробах. Впереди разъезда ехали сотник А. В. Белкин и хорунжий Сургутанов. Казаки напряженно всматривались в избы. Вдруг Сургутанов крикнул: «Пулемет!» — и сразу же из придорожного сугроба, из проделанной в нем амбразуры, резанула очередь. Следом раздались ружейные выстрелы. Сразу же рухнули наземь Сургутанов и убитый под Белкиным конь. Разъезд бросился из деревни. Были ранены еще два казака и несколько лошадей. Тело не подававшего признаков жизни хорунжего осталось в деревне.

Вероятно, партизаны, пропустив разведывательную сотню бригады, вошли затем в деревню, сняли «маяка» и устроили засаду. Глебов бросил на врага одну из конных сотен. Но красные вовремя унесли ноги. Преследовать их не имело смысла: измученные за день похода казачьи кони едва передвигали ноги, а следы партизан уже скрыла ночная темень. Тела Сургутанова в деревне не оказалось. Враги прихватили его с собой в тайгу. Возможно, хорунжий был лишь тяжело ранен. А быть может, у него была неплохая одежда, и партизаны забрали труп, чтобы раздеть его в не столь опасной обстановке. Пройдя гибельную для Сургутанова деревеньку, бригада через 5—6 верст вошла в следующую, где ее ждали и «маяк», и квартирьеры, и стала там на ночлег.

В Нижнеудинске белые выяснили обстановку. Слух о Семенове не подтвердился. Атаман держался в Забайкалье. Но город Иркутск и железнодорожные станции Прибайкалья находились в руках социалистов. Здесь произошло почти то же, что и в Красноярске. Эсеры, земцы и кооператоры объединились в «Политический центр» и захватили власть. Они декларировали мир с Советской Россией, восстановление гражданских свобод, созыв Сибирского Учредительного собрания, вели переговоры с интервентами, а с их помощью и с представителями 5-й советской армии. Чехословацкий корпус, части которого не успели еще эвакуироваться из Прибайкалья, объявил о своем «вооруженном нейтралитете» и невмешательстве во внутренние русские дела. Чтобы выбраться из Сибири, интервенты выдали «Политическому центру» Верховного

Правителя адмирала А. В. Колчака (15 января 1920 г.) золотой запас, а также объявили полосу железной дороги нейтральной и грозили разоружением всякому русскому отряду, который применит в обозначенной зоне оружие. Эволюция политического режима в Иркутске была той же, что и в Красноярске: под крылом эсеров крепли коммунисты. Очень скоро, 21 января 1920 г., они действительно захватили власть в Иркутске. По наследству от «Политцентра» им достались Колчак и золотой запас.

23 января в Нижнеудинске В.О. Каппель провел военное совещание. Генералы решили быстрым маневром брать Иркутск, отбивать Колчака, золото и пытаться воссоздать западнее города Восточный фронт. Для наступления войска свели в две «колонны-армии». 2-я армия генерала С.Н. Войцеховского, со штабом Главкома Каппеля, пошла по Старому Сибирскому тракту, вдоль железной дороги. 3-я, генерала К.В. Сахарова — по таежным дорогам в 60—90 километрах южнее. Колонны должны были сойтись в один день у станции Зима. Белым противостояла «Народно-революционная армия» штабс-капитана Н.С. Калашникова, а также партизанские и рабочие отряды.

5-я советская армия не прекратила преследования разбитых колчаковцев, но после Красноярска несколько приотстала. Поэтому все помыслы белых были впереди — на востоке: удастся разбить иркутских повстанцев, избежать окружения и гибели или нет. После Нижнеудинска движение войск генерала Каппеля приобрело «правильный вид».

Сибирская казачья бригада полковника Ф.Л. Глебова была включена в состав 2-й армии. Переход этой армии через район станций Тулун— Зима—Черемхово проходил «в чрезвычайно тяжелых условиях». Антиколчаковский переворот, в форме рабоче-солдатских восстаний, произошел здесь еще в конце декабря. За месяц повстанцы успели неплохо сорганизоваться. У них здесь имелось крепкое ядро: рабочие Черемховских угольных копей. А по сторонам от железнодорожной магистрали действовали красные партизаны. Противник защищал в полосе Транссиба почти каждый крупный населенный пункт, поэтому белому авангарду приходилось буквально пробивать себе дорогу на восток. Каждая стоянка для отдыха, каждый ночлег добывались с боем. Разбитые авангардом красные не отступали назад, к Иркутску, а отскакивали к северу или югу от Сибирского тракта и, оправившись, снова нападали на белые части, следовавшие в середине или хвосте 2-й армии. Поэтому фронт был везде, и белые не имели «простой возможности спокойно отдохнуть после тяжелого перехода в суровую сибирскую зиму».

Части 2-й армии шли вдоль Транссиба, но никаких выгод это им не давало. Как уже говорилось, железная дорога была объявлена чехами нейтральной и находилась в полном их распоряжении. На восток один за другим на виду у белых проходили эшелоны Чехословацкого корпуса. Какие чувства вызывали вид и действия этих бывших союзников у каппелевцев? Вот что писал по этому поводу сотник Е.М. Красноусов: «Они чувствовали себя и держали себя как хозяева, а мы — русские — настоящие хозяева России, в это время плелись вдоль линии железной дороги в оборванном, прожженном обмундировании, заедаемые вшами, полуголодные, ведя в поводу «подобие лошадей»... Наши раненые и больные домерзали, валяясь на санях обоза, прикрытые всяким тряпьем, но мы не имели возможности поместить их в санитарные поезда по той простой причине, что таких поездов у нас не было; весь подвижной состав и паровозы были в руках «интервентов».

Чтобы ускорить движение и, насколько возможно, обезопасить его, 2- я армия шла тремя колоннами: по Сибирскому тракту — пехота и санитарные обозы, проселочными дорогами к северу и югу от тракта — кавалерия. Пехота следовала по лучшему пути, однако именно ее авангардные части — Воткинская стрелковая дивизия и другие части — преодолевали упорное сопротивление вражеских заслонов. Продвигаясь проселками параллельно тракту, по еще не опустошенным деревушкам, белая конница имела возможность добывать фураж и продовольствие. С военной точки зрения, она выполняла роль флангового прикрытия, так как разбитые авангардом пехоты на тракте красные, откатываясь в стороны, неизменно натыкались на белые конные колонны, которые старались отогнать их еще дальше в сторону от тракта. Кроме того, в глухих деревушках кавалеристы нередко встречались с партизанскими отрядами и отвлекали их внимание от тракта. Партизаны были малочисленны, плохо организованы и не представляли для продвижения колонн серьезной угрозы. Однако своими неожиданными засадами и налетами они наносили потери, а главное — изматывали белых тем, что заставляли их все время быть в напряжении и выделять большую долю людей для разведки и в боевое охранение.

28 января 1920 года, разбив ряд красных отрядов, 2-я армия заняла станции Тулун и здесь узнала о смерти В.О. Каппеля. Во время движения по реке Кан он провалился в полынью и обморозил ноги. Не вылечившись как следует, снова сел верхом на коня и схватил крупозное воспаление легких. А до широкого применения в медицине пенициллина, первого антибиотика (1940-е гг.), это была очень тяжелая болезнь. Еще страшнее — у Каппеля началась гангрена обмороженных ног. Белый Главком угас в несколько дней. Человек, невольно давший свое имя — каппелевцы — остаткам Русской Армии адмирала Колчака, умер 26 января. Главное командование принял генерал Войцеховский, а 2-ю армию — генерал Вержбицкий. Белые спешили к станции Зима.

Сибирская казачья бригада продвигалась проселками севернее тракта. Впереди нее всегда шло разведывательное подразделение: в зависимости от обстановки, взвод, полусотня или сотня, — но чаще взвод. Разведка трогалась в путь за полчаса — час до выступления всей бригады. С нею к месту следующего бригадного ночлега уходили и квартирьеры. На стоянках и ночевках выставлялось усиленное сторожевое охранение. Местное население, крестьяне-новоселы, сочувствовало и помогало красным. Противник — партизаны или части, отброшенные пехотой от Сибирского тракта, — обозначался часто. И полковник Глебов принимал контрмеры: высылал казаков к угрожаемому месту.

Сотни бригады, в том числе Офицерская, несли службу поочередно. Но наряды на охрану, в разведку, в бой каждая сотня или взвод сибирцев получали почти ежедневно. Между тем число «активных шашек» в подразделениях с каждым днем уменьшалось. Причины — простуды, обморожения, а главное — тиф. Не то чтобы в Восточной Сибири произошел новый всплеск эпидемии. Просто белые, прорываясь мимо Красноярска, бросили большинство своих больных, или же те сами оставались в Есаульском и других селах и деревнях вокруг города. На восток прорвались, главным образом, самые крепкие люди, еще здоровые или уже переболевшие сыпным тифом. Но после Нижнеудинска сыпной и возвратный тиф начал косить и их. Боевые колонны постепенно стали опять превращаться в санитарные обозы. Короткие стычки, перестрелки, служба разведки, сторожевое охранение, морозы, тиф, недоедание, — все это подкашивало силы казаков и их лошадей.

Ранним утром 30 января 2-я армия атаковала позиции красных у станции Зима. Ей противостоял отряд Народно-революционной армии под командованием штабс-капитана А.Г. Нестерова (до 4 тысяч штыков, 5 орудий, несколько десятков пулеметов), ядро которого составляли черемховские шахтеры. В ходе упорного боя примерно в 10 часов утра 2-я армия сбила врага с передовых позиций. К этому времени к Зиме вышла 3-я армия и начала обходить левый фланг красных, те дрогнули. В последний момент вмешались чехи, которые разоружили и взяли под стражу до 1 тысячи красных. Остальных каппелевцы перебили или рассеяли.

От станции Зима белые пошли так: 3-я армия генерала Сахарова — по Сибирскому тракту, 2-я армия генерала Вержбицкого — в 30— 40 верстах севернее. Обе армии двигались ускоренно: день и ночь, с самыми короткими остановками на отдых. 5 февраля на ближних подступах к Иркутску завязались бои.

Самое серьезное сопротивление встретила 2-я армия. После разгрома у станции Зима иркутские коммунисты занервничали. Они боялись, что белые отрежут им единственный путь отступления — на север. Поэтому выставили примерно в 70 верстах к северо-западу от Иркутска мощный заслон. С ним-то и столкнулась 2-я армия. Она сражалась непрерывно целый день 6 февраля и всю ночь на 7 февраля. Вержбицкий ввел в дело все свои войска. Разыгравшиеся бои отличались огромным упорством. Пленных не брала ни та ни другая сторона. Был 30-градусный мороз, и раненые замерзали на поле боя. Красные подавались назад. Но решительного успеха у 2-й армии не было.

3-я армия, следуя по тракту, также наткнулась на сильный заслон, к вечеру 6 февраля рассеяла его и, после непродолжительного отдыха, форсированным до предела маршем пошла на восток. На следующий день, 7 февраля, ее авангард с налета захватил станцию Иннокентьевская, на западном берегу реки Ангары, напротив Иркутска. На станции оказались богатейшие склады с полушубками, валенками, сапогами, сукном, хлебом, сахаром, фуражом, были даже новые седла. Все это спешно стали раздавать белым частям. Успех Сахарова облегчил задачу Вержбицкому. 2-я армия отбросила красный заслон на север, а сама повернула на юг, к Сибирскому тракту (7 февраля 1920 г.). Теперь можно было ударами с двух сторон: северо-запада и юго-запада, — брать и сам Иркутск.

Главком генерал Войцеховский приказал атаковать город. 3-й армии предстояло взять Глазковское предместье. Глазково располагалось на высотах, господствующих над Иркутском. Но тут вмешались интервенты. Начальник 2-й чехословацкой дивизии полковник Крейчий предъявил белым ультиматум: Глазково и расположенную рядом с ним станцию Иркутск не занимать, так как полоса железной дороги нейтральна и не должна быть районом боевых действий. В случае открытия огня в нейтральной зоне он грозил применить против нарушителей свои бронепоезда и артиллерию. Как компромиссный вариант, за отказ от идеи брать Иркутск, чехи обещали пропустить белых в обход города, мимо Глазкова, к Байкалу. Войцеховский собрал десять старших военачальников на совет. Большинство генералов, участников совещания, и сам Главком склонились к тому, чтобы обходить Иркутск.

Шансы взять город имелись. Но велик был и риск. Патроны - в дефиците. Небоеспособных: тифозных, обмороженных, раненых — было в частях от трети до половины личного состава. В случае неудачи санитарные обозы оказались бы в безвыходном положении. В Забайкалье они могли пройти только по дорогам, проходившим мимо Иркутска. К моменту совещания белое командование уже знало, что адмирал А. В. Колчак расстрелян (утром 7 февраля 1920 г.).

7 февраля вечером, в 22.00, авангард 3-й армии начал движение в обход Иркутска с юга: по маршруту станция Иннокентьевская — село Смоленское — деревня Марково — деревня Кузьмино — деревня Ершово — деревня Михалево — деревня Тальцы. Пройдя ночью мимо Глазкова, он, двигаясь почти беспрерывно, достиг поздно вечером 8 февраля деревни Тальцы. Днем 9 февраля авангард белых был уже в селе Лиственничном на берегу озера Байкал, у истока из него Ангары.

10-го он пришел в село Голоустное, а 11-го пересек озеро и оказался в спасительном Забайкалье. Но 2-й белой армии прежде, чем обходить Иркутск с юга, надо было еще выйти к Сибирскому тракту, а по нему к Иннокентьевской.

Сибирская казачья бригада двигалась в колонне 2-й армии. 9 февраля 1920 г., ближе к полудню, она только вышла на Сибирский тракт. За плечами у нее был тяжелый ночной переход, и казаки предвкушали уже заслуженный отдых. Однако бригаде дали только 2—3 часа, затем она выступила к Иркутску и к вечеру пришла на станцию Иннокентьевская. «В Иннокентьевской опять было объявлено, что это только лишь привал и через несколько часов мы выступаем дальше, — вспоминал сотник Е.М. Красноусов. — Снова спешно кормили измученных лошадей, а сами старались тоже хоть немного отдохнуть, лежа на полу своей хаты. Кто-то приходил к нам, и мы слышали сквозь дремоту, что на станционном складе можно получить одеяла и даже какое-то обмундирование и белье; но даже и это столь заманчивое приглашение мало трогало нас, так как усталость брала свое: отдых был дороже всех прочих земных благ».

Уже в темноте Сибирская казачья бригада двинулась вдоль железной дороги к Глазковскому предместью. На полотне то и дело встречались чешские бронепоезда, орудия и пулеметы которых были направлены в сторону каппелевцев. Их расчеты находились на своих боевых местах и «недружелюбно смотрели на проходившую колонну белых бойцов». «Вдали мигали огни большого города, но неприветливо было это мигание, ведь город был в руках красных». Сибирцы прошли Глазково и мост через Ангару. При этом им приказано было не курить и не останавливаться. «Идем как автоматы, — вспоминал Е.М. Красноусов, - не только потому, что безумно устали и мы, и наши кони, но гнетет еще и мысль: почему мы не заходим в Иркутск? Почему мы его не берем, а идем по его окраине, не имея права даже курить и останавливаться?»

После моста через Ангару бригада направилась глухой проселочной дорогой по тайге. Хотя ноги уже почти отказывались двигаться, казаки большую часть пути шли пешком, чтобы не заснуть. Часа через два передовой разъезд наткнулся на красный дозор. Тот проявил неосторожность, обнаружил себя. Несколько выстрелов, и казаки двинулись дальше, оставив на обочине 3-4 вражеских трупа. Лишь на рассвете 10 февраля Сибирская казачья бригада подошла к деревне Михалево. Красноусов писал в воспоминаниях: «...мы входили в это небольшое селение усталыми, измученными, полуизгнанниками своей Родины, так как после позорного «обхода» Иркутска, без права постоять за себя на своей земле, мы иначе и не могли себя рассматривать».

В Михалеве колонна остановилась. Позади у нее был более чем стоверстный переход. Теперь личный состав получил приказ накормить лошадей и отдыхать до 12 часов. Кормить лошадей было практически нечем, положение спасли клочки соломы и сенная труха, добытые у местных крестьян, да небольшой запас овса, прихваченный в Иннокентьевской. Маленькая деревушка не могла вместить всех сибирцев, поэтому многим пришлось разводить на улицах костры и отогреваться возле них. Еда была самая простая: вареная картошка, хлеб, — что нашлось у населения. Провозились с лошадьми и собственным питанием, и на сон осталось всего 2—3 часа. Колонна снова тронулась в путь. На сей раз вдоль Ангары. По льду, покрытому местами водой, перешли реку. На быстринах она еще не замерзла, из этих незастывших «ям» шел пар. Был сильнейший мороз.

Под вечер 10 февраля Сибирская казачья бригада пришла в село Лиственничное (Листвянка) на Байкале. Казаки задали скудный корм лошадям и «замертво» попадали спать по избам. Сами не ели, нечего было есть, да и сил на то, чтобы возиться, готовить пищу, не осталось. Легли с пустыми желудками. Проспали всю ночь. Рано утром получили от сотенных фуражиров и артельщиков очень скромные порции сена и гречневой крупы. Сено пошло лошадям, но варить гречку для себя казаки не стали. Командование предупредило личный состав, что бригада скоро выступает, пойдет вдоль берега, а затем по льду через Байкал и что впереди ни фуража, ни продуктов нет. Штаб указал: «Запасайтесь здесь». Но артельщики и фуражиры уже все «разнюхали». В Листвянке после прохода основных сил армии нельзя было достать ничего. Ни за какие деньги! Пришлось сибирцам потуже затянуть пояса, а свои порции гречневой крупы положить в переметные сумы: для лошадей, которым предстояло везти их дальше в неизвестность. Для них же, про запас, надергали с деревенских крыш немного соломы и камыша.

«Что впереди? Сможем ли пробиться?» — эти вопросы после сдачи Красноярска стояли перед белыми всегда, но теперь, в Листвянке, они приобрели особую остроту. Во-первых, каппелевцы не знали, кто с той стороны Байкала: свои или беспощадный враг. Не знали, чем встретит их тот берег: гостеприимством или пулями. Во-вторых, неизвестно было даже, возможно ли перейти озеро. Из-за войны рыбаки еще не прокладывали и не отмечали вешками дороги. Байкал замерзает долго, и, по словам местных жителей, посредине его могли оставаться очень широкие полыньи. Тогда белые оказывались в западне, — впереди вода, а по пятам шли красные. Иркутские коммунисты приняли обход белыми города за признак слабости и попытались догнать их и уничтожить. Поэтому арьергард 2-й армии отходил от Иркутска к Байкалу с боями. И в первом и во втором случаях каппелевцев ждало одно и то же: неминуемая гибель. Кроме того, переход через Байкал сам по себе был тяжелейшим испытанием, которое не всякий мог выдержать. Предстояло пройти по льду озера от Голоустного до Мысовска, без отдыха, 40-45 километров. А многие люди и лошади от усталости и голода еле передвигали ноги.

Учитывая все это, старшие начальники сибирских казаков приняли нелегкое решение: оставить в Листвянке всех тяжелобольных и тяжелораненых. Сочли, что брать их с собой в страшный переход через Байкал невозможно. Там же, в Листвянке, остались и те из сибирцев, кто не нашел в себе больше сил и воли идти в неизвестность, с риском погибнуть от мороза на льду озера или в полынье или от красной пули с восточного берега. Они предпочли плен. Таким образом, на западном берегу Байкала отряд Глебова второй раз после Есаульского сильно уменьшился, сибирцы выступили далее еще более «обескровленными», оставив в этом месте многих своих соратников.

11 февраля, около полудня, Сибирская казачья бригада выступила из Листвянки по проселочной дороге вдоль берега озера на север: на деревню Голоустная. Уже ночью бригада вошла в Голоустное, маленькую бедную рыбацкую деревушку. Здесь снова нечем было кормить лошадей. И заботливые хозяева задали им «на ужин» лишь пригоршни гнилой соломы и камыша, припасенные в Листвянке. Да прикрыли от холода всяким тряпьем. Четвероногие друзья и помощники казаков в который раз остались голодными мерзнуть без укрытия. Впрочем, положение людей было не многим лучше. Голоустное состояло всего из нескольких домов, хотя и просторных, далеко не всем удалось попасть под крышу, в тепло. Поэтому большинству сибирцев пришлось коротать время на улице у костров. Есть — нечего. Те, кому посчастливилось «засунуться» в избы, не раздеваясь, попадали на пол. Спали вповалку, вплотную друг к другу. Точнее, то был не сон даже, а тревожная дремота. Кругом шумела мрачная, непроходимая тайга, да слышался гул ломавшегося байкальского льда.

Несколько часов — и наступило утро. Никто не будил, не торопил казаков, они скоро стали, чтобы поискать хоть какого-нибудь еды лошадям. Клочки полугнилой соломы и камыша да выданная в Листвянке гречка — вот все, что у них было. Люди в Голоустном не ели вовсе, у казаков не было ни крошки съестных продуктов, не было даже чая. Сибирцам предстоял труднейший переход по льду. И полковник Глебов приказал осмотреть коней, особенно подковы. Впрочем, это была скорее формальность, так как бригада все равно не имела ни передвижной кузницы, ни запаса подков.

12 февраля 1920 г. днем Сибирская казачья бригада выступила из Голоустного через Байкал по направлению на станцию Мысовая и поселок Мысовск. «С опустошенной недавно пережитыми событиями душой, с жутко щемящим страхом смерти вступили мы на лед озера Байкал...» — вспоминал сотник Е.М. Красноусов. Дороги не было. Бригада двинулась по пути предыдущей колонны. Однако ветер гнал снежную пыль и заметал оставленные этой колонной следы копыт и полозьев. Впрочем, вскоре и без них можно было точно определить направление, так как то и дело стали попадаться брошенные сани со скарбом, трупы лошадей и людей, не выдержавших перехода. Они как вехи указывали сибирским казакам путь.

В Мысовске, в поселке и на станции, оказались японские стрелковая рота и бронепоезд, а также специальный, для встречи каппелевцев, представитель атамана Г.М. Семенова. По Кругобайкальской железной дороге двигались эшелоны интервентов, собиравшихся покинуть Россию: чехов, поляков и сербов. Для белых это были уже не союзники, но все же и не враги. От красных преследователей Мысовую отделяло 45 верст байкальского льда. И каппелевцам казалось, что теперь они в полной безопасности. Офицерская молодежь Сибирской казачьей бригады даже начала строить планы, как, дойдя до Читы, остатки армии будут приведены в порядок и возобновят борьбу с коммунистами.
«Как мы ошибались, не зная действительной обстановки!!! — восклицал в мемуарах Е.М. Красноусов. — В тот момент мы еще не знали, что части атамана Семенова сидели в Забайкалье, под крылышком японцев, в районе Читы, но не могли уходить и на сотню верст в сторону Байкала, так как район этот кишел красными партизанами, и нас ожидали уже почти на следующий день Кабанье и другие села и деревни, разбросанные в стороны от железной дороги, через которые нам приходилось пробивать себе дорогу к Чите. Сравнительно безопасна была лишь линия железной дороги, по которой двигались на восток бесконечные эшелоны интервентов...»

Очень скоро каппелевцы разочаровались в Белом Забайкалье. Да, Мысовск их спас, но не стал конечным пунктом Великого Сибирского похода. Социальная база установленного атаманом Г.М. Семеновым военно-политического режима была крайне узка. Против «семеновщины» восставали даже крестьяне-старожилы, даже забайкальские казаки. Перед каппелевцами снова оказался враг. 2-я и 3-я армии получили приказ Семенова выйти в район города Верхнеудинска. Пришлось идти туда походным порядком, в стороне от железной дороги. В селе Кабаньем белые встретили упорное сопротивление красных партизан.

Сибирская казачья бригада встала на ночлег в одном-двух переходах от Мысовска, когда получила приказ выслать под Кабанье подкрепление. Глебов направил Офицерскую сотню Сводного полка. Сотня пошла быстро, переменным аллюром, но все же достигла места действия, когда бой уже закончился. Кабанье уже было взято лихой конной атакой одной из частей регулярной кавалерии. Командир этой части встретил казаков радостно и тут же возложил на них сторожевое охранение. Его люди, выдержавшие бой, устали. А красные, хоть и потерпели поражение, но не были разбиты окончательно. Более того, они могли оказаться в самом Кабаньем. Победителей пока было мало, и они заняли твердо лишь одну сторону этого огромного села. Сибирцы выставили на окраинах сторожевые заставы, пустили по самому селу конные патрули, которые контролировали обстановку на улицах и поддерживали связь с заставами. Сотенный командир есаул Н.П. Солнцев и отогревавшаяся смена находились в доме, избранном под «штаб-квартиру» Офицерской сотни. Всю ночь казаки оставались на ногах. Нервы их были напряжены до крайности. Ждали нападения красных, которые, хорошо зная местность, вполне могли обойти или снять казачьи заставы и проникнуть в село. Тогда они бы легко взяли реванш. Но противник, видно, находился под впечатлением от поражения и ночью никаких действий не предпринял.

Утром регулярная кавалерия ушла далее, а Офицерская сотня осталась дожидаться своих сибирцев. «К полудню подошла наша Сибирская казачья бригада, — вспоминал Е.М. Красноусов, -— и нас, как отдохнувших, послали разведывательной сотней вперед. Проходя по Кабанску, мы повсюду натыкались на трупы убитых, не замеченные нами во время ночного патрулирования. Они были везде: на улицах, во дворах домов, на заборах, — а во дворе местной тюрьмы (арестного помещения) жители укладывали их в штабель, очищая улицы. Наше движение вперед сопровождалось такой же жуткой панорамой. По-видимому, отряд кавалеристов, шедший впереди нас, двигался по пятам красных и прорубал себе и нам дорогу вперед».

Почти ежедневные стычки с партизанами были не единственным испытанием. Движение по Забайкалью оказалось очень тяжелым для ослабевших обозных лошадей. Зимы там малоснежные. Сани пришлось тянуть почти по голой земле или по рыхлому, перемешанному с песком снегу. Спасло лошадей только то, что часть пути к Верхнеудинску обозы прошли по льду реки Селенги.

У станции Селенга Сибирская казачья бригада вышла к Транссибу и оказалась под Верхнеудинском. Здесь было очень неспокойно. Красные партизаны прекратили подвоз в город крестьянами продовольствия и фуража. Белые фуражировки приобрели характер целых военных экспедиций. Много войск было задействовано на службе охраны и разведки. Настоящего отдыха в районе Верхнеудинска не получилось. Между тем каппелевцы пребывали в очень тяжелом положении. Более половины личного состава частей было больно тифом. Многие перенесли обе формы: и сыпной, и возвратный. Все страшно устали, были измучены физически и нравственно. О моральном состоянии пришедших в Забайкалье каппелевцев генерал П.П. Петров, сам каппелевец, писал в воспоминаниях следующее: «...психологически это были люди, державшиеся вместе для того, чтобы жить, оправиться и ждать благоприятной обстановки, а не закаленные бойцы при всякой обстановке, как старались их изобразить. Эти люди не хотели ни мириться с большевиками, ни воевать без веры в успех».

Главнокомандующий вооруженными силами Дальнего Востока генерал Г.М. Семенов, которому адмирал А.В. Колчак перед своим арестом особым указом передал всю полноту военной и гражданской власти на территории «Российской Восточной Окраины» (4 января 1920 г.), сначала, по-видимому, надеялся использовать каппелевцев в боевых операциях в Западном Забайкалье. Однако очень скоро понял, что без продолжительного отдыха и переформирования это невозможно. Семенов прислал в Западное Забайкалье Монголо-бурятскую дивизию и другие свои части, а 2-й и 3-й каппелевским армиям приказал идти в Читу. По железной дороге туда перебросили только больных, раненых и немногие части.

Основная масса обеих армий весь путь до Читы или большую его часть проделала походным порядком. На их пути тоже встречались партизаны. Например, командующий 3-й армией генерал К.В. Сахаров во время боя у деревни Коссот чуть не угодил в плен. Забайкальское бесснежье едва окончательно не добило коней. Так, за пять дней конного перехода от Петровского завода до Читы долиною реки Хилок кавалерия 3-й армии: 1-я Кавалерийская дивизия, оренбургские и енисейские казаки — потеряла от падежа около 30 процентов своих лошадей. Надо полагать, и у сибирцев потери были немалые.

Тем не менее, по мере приближения каппелевцев к Чите настроение их поднималось. Е М. Красноусов вспоминал о том, как Сибирская казачья бригада встретила сотню забайкальских казаков — передовое подразделение отряда, высланного атаманом Семеновым специально для встречи и обеспечения каппелевцев: «Стало теплее на душе». Да и погода потеплела, приближалась весна. В пути от Верхнеудинска к Чите каппелевцы получили даже, впервые за много месяцев, жалованье, правда, «читинскими голубками». «Движение частей приняло больший порядок: шли по директивам штабов, на заранее намеченные стоянки, не было скученности, довольно часто и основательно отдыхали по квартирам, длина дневных переходов уменьшилась».

«Ослабевшая в частях дисциплина тоже стала подтягиваться, иногда суровыми мерами, - писал Е.М. Красноусов. — Помню, где-то в районе Беклемишево полковник Глебов повел колонну сибирцев в сторону от дороги только лишь для того, чтобы показать болтавшийся на телеграфном столбе труп повешенного пехотного солдата, присужденного к смертной казни военно-полевым судом за ограбление (или изнасилование) какой-то бурятки. Конечно, были даны соответствующие пояснения, почему и за что был повешен этот солдатик, прошедший вместе с нами весь Сибирский поход и выдержавший переход Байкала. Наказание, конечно, очень «действенное», но слишком жестокое, принимая во внимание то, что пережил этот солдатик за долгие месяцы похода, а равно и тот факт, что дисциплина в некоторых частях совершенно отсутствовала и виновны в этом были сами командиры частей, превратившие свои части в «беженские обозы». Так начали приводить в порядок нашу Сибирскую Армию для дальнейшей ее борьбы с красными в Забайкалье».

В первой половине марта 1920 года 2-я армия генерала Г.А. Вержбицкого сосредоточилась в городе Чите и его окрестностях. На этом для ее частей, в том числе и для Сибирской казачьей бригады, Великий Сибирский (Ледяной) поход завершился. Наконец-то каппелевцы получили долгожданный настоящий отдых. Несмотря на все испытания, полковники Ф.Л. Глебов и А.В. Катанаев довели-таки своих казаков до спасительного места. Впрочем, это не был конец борьбы, а лишь временная передышка перед новыми боями.

Итак, если учесть всех мобилизованных в армию и тех, кто действовал в составе частей самоохраны, то получится, что на стороне белых в 1918—1919 гг. служило и сражалось около 25 тысяч сибирских казаков. Причем активное участие в Гражданской войне в составе строевых частей Сибирской и Российской армий приняло никак не менее 10 тысяч сибирцев.

Несомненно, при менее трагичном для белых развитии событий, если бы армии адмирала А. В. Колчака при отступлении удалось избежать хаоса, значительная часть сибирских казаков еще повоевала бы против коммунистов. Надо признать, что, несмотря на заметные социальные противоречия внутри казачьего сословия, Сибирское войско как административно-территориальная единица и как военно-политическая сила являлось опорой белого режима. Однако относительная внутренняя устойчивость войска не могла спасти его от рока внешних обстоятельств. Красная Россия задавила Белую Сибирь массой своих людских и материальных ресурсов. Генерал-лейтенант Сибирского казачьего войска Г.Е. Катанаев 23 ноября 1919 г. записал в дневнике: «Весь день ... думал на тему о том, как синица хотела сжечь море и не смогла, как Сибирь и наши казаки в частности хотели создать на развалинах большевизии «Великую Россию» и осеклись на Иртыше... Труби отбой...»

По материалам: Шулдяков В.А. Гибель Сибирского казачьего войска 1917-1920. Книга I – М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. – 748 с.

К теме участия сибиряков в Первой мировой и гражданской войнах мы обращались в рассказах:
- о Тобольской губернии;
- о мобилизации 1914 года в Западной Сибири;
- о потерях сибиряков;
- об участии Забайкальского казачьего войска в Первой мировой войне;
- о казачьих войсках на Дальнем Востоке и их участии в гражданской войне;
- о конце Великого Сибирского похода белой армии;
- о шелопугинском бое и ликвидации Белого Забайкалья;
- об установлении Белой власти в Забайкалье;
- о Февральской революции 1917 года в Тюмени;
- о Революции 1905-1907 гг. в Тюмени;
- об Октябрьской революции 1917 года в Тюмени;
- о падении Советской власти в Тюмени в июле 1918 года.
а также в других материалах, которые Вы найдете на нашем сайте.

скачать dle 12.1

---