Сибирцы после Тайги почувствовали, что движение отступающих войск несколько упорядочилось. Видимо, стала сказываться деятельность генерала Каппеля. Каждая часть, как и после Новониколаевска, шла самостоятельно, не поддерживая связи со своими соседями. Однако ночами командиры частей, как правило, получали от вышестоящих штабов указания о дальнейшем маршруте движения с обозначением места следующей ночевки. В результате колонны и обозы не мешали друг другу в пути, не создавали пробок и не скучивались в деревнях в таких количествах, как ранее. Но после реки Томь колчаковцы вступили в настоящую сибирскую тайгу, и здесь из-за редкости селений и дорог, из-за глубоких снегов и сильных морозов страдания их возросли.

Вот что вспоминал об этом периоде Сибирского Ледяного похода сотник Е.М. Красноусов:
«Измученные, обмороженные, одетые в отрепья «бывшего обмундирования» люди идут около саней, запряженных полуголодными кощеями-лошадьми, или ведут в поводу своих верных друзей, давая им возможность отдыха. Дорога избита ухабами и глубокими колеями, объехать стороной нет возможности, ибо кругом громадные сугробы сибирского снега. Стоят лютые морозы. Большая часть обоза занята больными и ранеными. Им особенно тяжело, так как помимо болезни их добивает, еще и мороз. Ночлеги не приносят отдыха, т. к. избы уже забиты «до отказа» ранее прибывшими, и нужно ждать очереди, чтобы попасть в избу только лишь для того, чтобы хоть немного обогреться и обсушиться, а главное — испечь хлеб. В большинстве случаев и едят, и спят на морозе, прямо на улице, вместо хлеба готовя себе «заваруху», а в лучшем случае — лепешки. Была мука, иногда были даже масло и сахар, бывало даже и мясо, но не на чем и негде их было готовить.

Шли целыми днями, с короткими остановками в полдень. Весь путь движения усеян был брошенными повозками, трупами лошадей, а то и еще полуживыми, но уже не имевшими сил двигаться дальше животными. Эти несчастные животные безучастно стояли, согнувшись в дугу от лютого сибирского мороза, ожидая своей неминуемой гибели. Каждая задержка на дороге, в связи ли с поломкой повозки или с необходимостью для лошади выполнить «естественные надобности», останавливала весь обоз, и промерзшие до костей люди нетерпеливо требовали от задержавшего их возницы: «Понужай!» Отсюда и пошло ироническое название, присвоенное Знаку отличия военного ордена «За Великий Сибирский поход», что, конечно, нисколько не умаляет в глазах «каппелевцев», переживших этот поход, значение и ценность этого Знака отличия, полученного ими за их верность долгу и Родине, проявленные в неимоверно тяжелой обстановке Ледяного Сибирского похода зимой 1919/20 г.

«Наша 2-я батарея, — писал далее Красноусов, — не имеет связи с другими частями Сибирского казачьего войска и идет самостоятельно. И люди, и лошади устали и измотаны, много больных и почти все обморожены, но свои четыре пушки мы везем и бережем как зеницу ока. Уже скоро Красноярск, но это нам ничего не говорит, так как не знаем, что нас ожидает в этом городе. Несется слух, что город «перевернулся» и перешел на сторону красных. Трудно себе представить в таком случае, как будем через него пробиваться, принимая во внимание почти полную дезорганизацию армии, отсутствие связи между войсковыми частями и частичную утерю оружия и боеприпасов. Некоторые части уже больше похожи на беженские обозы, чем на войсковые единицы».

Когда 2-я и 3-я белые армии вышли в район Ачинска, а эшелоны Чехословацкого корпуса и адмирала Колчака проследовали на восток от Красноярска, стоявший в последнем 1-й Средне-Сибирский армейский корпус генерала Б.М. Зиневича, из состава 1-й армии, произвел переворот и передал власть образовавшемуся земскому правительству. Тем самым Верховный Главнокомандующий и его вооруженные силы были отрезаны друг от друга. Войска белого Восточного фронта, под началом Главковостока генерала Каппеля, оказались между преследовавшей их 5-й советской армией и преградившими путь красноярскими повстанцами. Кроме того, в Енисейской губернии активно действовала партизанская армия Кравченко и Щетинкина. Узнав о восстании в Красноярске, партизаны поспешили туда.

Зиневич надеялся на компромисс с коммунистами и создание коалиционной, «демократической», власти. Из этого ничего не вышло. Спустя несколько дней командир 1-го Средне-Сибирского корпуса попал за решетку, так как в Красноярске случился новый переворот, и власть от земского правительства перешла к революционному совету во главе с коммунистами (4 января 1920 г.). Измена Зиневича совершенно лишила Русскую армию тыла и поставила ее в катастрофическое положение. Выход был один: во что бы то ни стало пробиваться на восток. Каппель решил как можно быстрее брать Красноярск.

5-я советская армия, которая вела преследование двумя стрелковыми дивизиями (30 и 35-й), тоже спешила. Ее штаб планировал занять Красноярск раньше войск Каппеля, а затем, при поддержке повстанцев и партизан, окружить юго-западнее города основные силы белых и уничтожить. Особенное значение придавалось продвижению частей 30-й дивизии, наступавших по Сибирскому почтово-земскому тракту и вдоль Транссиба.

2 января 1920 года советские войска совместно с партизанами взяли город Ачинск. Южнее его было пленено до 15 тысяч колчаковцев. После этого красные не ослабили преследования, а продолжали надавливать на «хвосты» белых и отсекать от них все новые и новые группы. Так, 4 января в районе деревни Малфино, за Ачинском, была окружена и положила оружие группировка колчаковцев, состоявшая из отряда генерала Ромерова и частей Уральской группы. Вместе с ними в Малфино сдалась Инженерная сотня Сибирской казачьей группы во главе с подъесаулом К.И. Грибановским.

На рассвете 5 января 1920 года белые начали операцию по овладению Красноярском. Вдоль Транссиба, от деревни Бугач (6—7 верст западнее города), наступала колонна генерала П.П. Петрова в составе 4-й Уфимской стрелковой, 2-й Уфимской кавалерийской дивизий и батальона ижевцев. Севернее, с Сибирского тракта (от села Золидеева), начала продвижение колонна генерала Г.А. Вержбицкого в составе Тобольской группы 1-й армии и Южной группы 2-й армии. Однако белое наступление не удалось. Красноярские повстанцы оборонялись не очень решительно, но их было много (до 8 тысяч человек), и у них оказалось техническое превосходство. В отличие от красных наступавшие не располагали артиллерией. Действовали колчаковцы вяло. Солдаты хоть и шли вперед, но настроены были не на упорный бой, а на то, чтобы обойти город. В связи с этим колонна генерала Вержбицкого не выполнила поставленную ей задачу. Сбив красные заслоны, выставленные севернее города, она открыла себе дорогу на восток и, не оказав уфимцам серьезной помощи, вечером 5 января ушла из Золидеево к реке Енисею, т. е. обошла Красноярск с севера. Генерал Петров решил прекратить затяжной и без решительного успеха бой и отдал своей колонне приказ об отходе.

На утро следующего дня планировалось повторить натиск на Красноярск, но уже более крупными силами, так как к городу с запада подходили все новые белые части. Однако к полуночи выяснилось, что 30-я советская дивизия совсем недалеко. Тогда главком В.О. Каппель и командующий 2-й армией С.Н. Войцеховский приняли тяжелое, но единственно правильное решение: бросить эшелоны и, выдвинув в качестве заслона 8-ю Камскую стрелковую дивизию, обходить Красноярск с севера по маршруту Бугач—Дрокино—Есаульское.

6 января колонна 2-й армии во главе с Каппелем и Войцеховским двинулась вокруг города. Ее авангардные части — 4-я Уфимская стрелковая дивизия и Екатеринбургская учебно-инструкторская школа, — сбили выдвинутый из Красноярска заслон и вошли в деревню Дрокино. Однако тут к деревне с северо-запада подошли передовые части 30-й дивизии РККА. 4-я Уфимская и 8-я Камская дивизии связали противника боем и даже несколько осадили его назад. Тем временем колонна Каппеля и Войцеховского ушла через Дрокино на село Есаульское. За ней в качестве арьергарда проследовали уфимцы и камцы. После чего повстанцы снова выдвинулись из города и закрыли проход. Но теперь перед ними стали накапливаться части 3-й белой армии. Их возглавил генерал В.М. Молчанов. Он выставил свой заслон против 30-й дивизии РККА, а сам с образовавшейся колонной пробился вслед 2-й армии на Есаульское.

Но то, что происходило на дороге Бугач—Дрокино—Есаульское, было лишь одним из эпизодов грандиозной трагедии. Кроме колонн Каппеля и Молчанова, перед городом была еще масса белых частей и обозов. Вот как описал происходившее под Красноярском генерал К.В. Сахаров: «Враг оказался всюду, каждая дорога была преграждена в нескольких местах. Шел не бой, не правильное сражение, как это бывало на фронте, а какая-то сумбурная сумятица, — противник был всюду, появлялся в самых неожиданных местах. Армия ... заметалась. Тучи саней неслись с гор обратно на запад, попадали здесь под обстрел большевиков и поворачивали снова, кто на север, кто на восток, кто на юг .... Многие части дрались. Целый день продолжались бессистемные беспорядочные стычки вокруг Красноярска. Дробь пулеметной и ружейной стрельбы трещала во всех направлениях. На пространстве десятков верст творилось нечто невообразимое, небывалое в военной истории». И все это происходило 6 января, как раз в русский сочельник, в канун Рождества Христова. «Но вместо радостного гимна славословия, — писал К.В. Сахаров, — раздавались теперь ругательства, хула, крики убиваемых и стоны раненых». Бойня продолжалась до поздней ночи.

Прорвались не только колонны Каппеля и Молчанова, но и некоторые не столь крупные отряды. Кроме того, в разные «щели в красной обороне» смогло просочиться немало мелких групп колчаковцев. Но многие, очень многие части, подразделения и обозы, измученные отступлением, не чувствуя твердой руки командования, потеряв надежду на благоприятный исход, решив, что дальше уходить уже некуда, сдались в плен. Некоторые белые отряды склонили к сдаче делегаты красноярских повстанцев. Сдались все, кто этого хотел, а также те, кто попадал в такие ситуации, что уж действительно некуда было деваться. На восток пробились самые непримиримые, самые сильные и самые везучие. Фактически за Енисеем белые отряды снова, как весной—летом 1918 г., стали чисто добровольческими. Советские источники оценивали число пленных, взятых у Красноярска, в 50 тысяч человек. Несомненно, несколько тысяч колчаковцев было убито. На восток прорвалось до 30 тысяч офицеров, солдат и казаков. Красным достались все эшелоны, вся артиллерия, большинство обозов. Таким образом, 6 января под Красноярском основные силы Русской Армии адмирала Колчака были разгромлены и пленены.

Белая армия и до того была дезорганизована. Красноярская же катастрофа превратила пробившиеся мимо города войска в хаотическую совокупность больших и малых разрозненных обозов. В этих «обозах военных беженцев» были вооруженные люди, но не было крепкого воинского объединения. Тем белогвардейцам, что вечером 6-го и в ночь на 7 января изможденными, страшно подавленными подходили к Енисею, казалось, что их армия окончательно разбита и что они обречены на погибель. Но это оказалось не так.

День 6 января 1920 г. стал концом для Сибирской казачьей группы. Многие сибирские казаки сложили оружие в селе Минине, к северо-западу от Красноярска. Некоторые подразделения, группы и отдельные сибирцы угодили в плен в других местах. Вероятно, кое-кто, отчаявшись и смалодушничав, сам двинулся в город, чтобы создать видимость добровольности перехода на сторону красных и тем заслужить пощаду. Неизвестно, пыталась ли Сибирская казачья группа пробиваться на восток, сопротивляться и вообще, как конкретно протекали события того дня. Но в итоге, судя по всему, командный состав полностью потерял управление и контроль над личным составом. Развал в частях был таким, что, например, в 1-й Сибирской казачьей дивизии случилось ранее неслыханное: казаки бросили знамя дивизии. Спас его старший урядник А.А. Грызов, который, проходя по Минину, заметил одиноко стоявшее у скотного двора знамя, подобрал его и доставил в штаб одного из полков войска.

Имеющиеся сведения о пленении частей и подразделений сибирцев обрывочны. Точно сдалась 2-я сотня 5-го Сибирского казачьего полка (командир сотни — подъесаул Л.Г. Тырков). Из 1-го Сибирского казачьего полка положили оружие в Минино, как минимум, штаб (командир полка — В.Н. Водопьянов, его помощники есаулы В. В. Вологодский, Г. Толмачев и другие чины), две конные сотни (есаула С.М. Попова и 4-я подъесаула П.М. Киселева) и пулеметная команда (П.М. Еманакова). Однако часть 1-го полка сумела вырваться из окружения и проскочить мимо Красноярска. Возможно, она не пробивалась из Минина, а еще ранее оторвалась от своего полка и 6 января двигалась впереди Сибирской казачьей группы. Судя по тому, что в плен угодили полковые командиры, некоторые полки, наверное, сдались всем или почти всем составом. Это, возможно, 4-й Сибирский казачий полк (командир — Г.П. Самсонов, его помощник — войсковой старшина Н.А. Асанов), 6-й полк (командир — Г.В. Катанаев), 8-й (полковник В.П. Волчановский). Наверняка многие казаки попали к красным в составе мелких групп, отколовшихся от своих подразделений, или поодиночке.

Так, при полнейшей дезорганизации 3-й батареи 3-го Сибирского казачьего артиллерийского дивизиона группа казаков во главе со старшим офицером батареи подъесаулом Д.А. Фроловым оставила подразделение и пошла сдаваться в город. Перед Красноярском, очевидно, сдались почти полностью 1-я и 2-я дивизии, т. е. коренные части Сибирской казачьей группы (бывшей Конной), большинство частей и подразделений 3-й и 5-й дивизии, а также, вероятно, 2-й Сибирский казачий отдельный дивизион со штабом и командами Отдельной бригады. В плену оказались начальник 1-й дивизии генерал Н.П. Кубрин, начальник 3-й дивизии полковник Н.К. Рагозин и командир Отдельной Сибирской казачьей бригады полковник В.Е. Первушин.

Красным достались Управление Войскового снабжения и полевое казначейство, вместе с охраной от 3-го Сибирского казачьего полка. Эти и, вероятно, некоторые другие учреждения и подразделения войска, по- видимому, были захвачены в железнодорожных составах или при попытке оставить их и идти походным порядком.

Белые до красноярской катастрофы имели еще некоторое количество эшелонов, в основном со штабами, тыловыми службами и запасами. Станцию Красноярск 4— 5 января 1920 г. еще контролировали интервенты, во всяком случае, там стоял польский бронепоезд. Но повстанцы взорвали перед городом мост, вследствие чего на железной дороге образовался затор. В нем застрял и поезд Войскового правительства Сибирского казачьего войска. Члены правительства и служащие вынуждены были спешно оставить эшелон. Им еще повезло, они успели вырваться и спасти часть реликвий войска, семьи и кое-что из личного имущества. Например, Войсковое правительство Оренбургского казачьего войска, во главе с генералом Л.П. Тимашевым, также от Омска эвакуировавшееся по Транссибу, не успело. Оно с поездом, в котором ехало, со всеми членами, служащими, войсковыми регалиями и казной попало под Красноярском в руки коммунистов.

Войсковое правительство во главе с заместителем войскового атамана полковником Е.П. Березовским смогло разыскать части своей 4-й дивизии и присоединиться к ней. Сведений о судьбе начальника Войскового штаба и заместителя войскового атамана по военной части генерала В.С. Михайлова найти не удалось.

4-я Сибирская казачья дивизия полковника А.В. Катанаева в составе дивизионного штаба, 10-го и 11-го полков, по-видимому, подошла к Красноярску по Сибирскому тракту. Утром 6 января она (после ночевки) стояла в Золидееве, к северо-западу от города. Это огромное село, на тракте, главная улица которого тянулась почти на 7 верст, отсюда второе его название: Семиверстное. Утром же в Золидеево вошла и 2-я батарея 1-го Сибирского казачьего артиллерийского дивизиона, сделавшая большой ночной переход через партизанский район Стеклянного завода. Батарея наконец-то догнала своих сибирцев. Ее командир есаул В.И. Федотов вошел в подчинение к командиру 10-го полка Ф.Л. Глебову.

Тут батарейцы узнали, что Красноярск действительно «перевернулся» и что совещание старших начальников частей, собравшихся в Золидееве, как раз решает, что делать: пробиваться через город или обходить его северной стороной. «Нам это в данный момент почти безразлично, — вспоминал Е.М. Красноусов, - так как за ночь похода промерзли до костей и устали до изнеможения, хочется погреться и отдохнуть, а там... будь, что будет». Батарейцы мечтали только об одном: попить горячего чаю и лечь спать в тепле. Но судьба в очередной раз посмеялась над ними. Они успели только встать на квартиры в восточном конце села, распрячь лошадей, задать им корм и начать печь лепешки к чаю.
Около полудня к Золидееву подошли красные. На западной окраине села завязался бой. Глебов приказал своим казакам немедленно сниматься и идти на Есаульское, в обход города. То же приказание, вместо облегчения и долгожданного отдыха, получила 2-я батарея. Но артиллеристы, по-видимому, не бросились его выполнять. Их лошади, измученные ночным переходом, нисколько не отдохнули. Однако бой стал принимать трагический для колчаковцев оборот. Красные ворвались в село. Среди белых вспыхнула паника. И связной из штаба бригады привез 2-й батарее новое приказание Глебова: «Сниматься немедленно, приготовить орудия к тому, чтобы разбросать их по частям по пути следования».

Приказ вообще чудовищный для артиллериста, а для казаков 2-й батареи особенно, если вспомнить, какие героические усилия прилагали они, чтобы сберечь свои пушки. Командир батареи В.И. Федотов от такого приказания сначала просто опешил. Но делать было нечего. Ружейно-пулеметная стрельба раздавалась уже неподалеку, в самом селе, а по улице неслись обозы. Только успели батарейцы запрячь лошадей, как от Глебова прискакал новый ординарец с приказанием просто убийственным: бросать орудия и уносить ноги. Красные уже подходили к месту стоянки артиллеристов.

Е.М. Красноусов вспоминал об этом тягостном для батареи эпизоде: «Стрельба уже совсем близко, свистят пули, бешено несутся сани каких-то обозов, бегут люди. Паника полнейшая. Пушки брошены. Со своим обозом огородами (на дорогу уже нельзя было пробиться) быстро идем в поле, держа направление на Есаулово. На поле видны непрерывные линии двигающихся обозов, идущих не одной, а 10—15 колоннами, сходящимися где-то далеко впереди за горизонтом».

«Золидеево — это печальной памяти место, — писал сотник Красноусов, — где мы потеряли свои орудия, которые с такими невероятными усилиями вывезли из-под Новониколаевска и так бережно хранили и везли, оказывается, только лишь для того, чтобы бросить как ненужные вещи. Исчезал смысл дальнейшего движения вперед без оружия, без войсковых соединений, способных драться с врагом. Зачем? Спасать свою шкуру? Положа руку на сердце, пожалуй, в тот момент на этот вопрос только и можно было ответить: «Да, спасать свою шкуру». Прочие мысли временно отошли на задний план».

В ночь 4-й Сибирской казачьей дивизии — 10-й полк и другие, — перейдя по льду реки Енисея, вступили в большое село Есаульское, верстах в 30 к северо-востоку от Красноярска. Утром туда же пришла и 2-я батарея 1-го артдивизиона, увы, без орудий; ей ночью пришлось на несколько часов остановиться в одной из попутных деревушек, так как лошади были не в состоянии двигаться дальше. Есаульское встречало пришельцев перезвоном колоколов высокой каменной церкви. Было Рождество Христово. Но этот радостный перезвон в то утро лишь подчеркивал глубину трагизма положения белых. Их умы и души пребывали в смятении. Солдатская масса красноярским разгромом была почти деморализована. Казалось, еще небольшой бой, и толпа, собравшаяся в Есаульском, тоже поднимет руки или побежит куда глаза глядят.

Колонна генерала Г.А. Вержбицкого, обошедшая Красноярск более или менее благополучно, еще 6 января проследовала из Есаульского далее на восток, сначала по реке Есауловке, а затем по Сибирскому тракту. Вслед за ней ушли 1-й и 2-й Енисейские казачьи полки. Но части генералов В.О. Каппеля и С.Н. Войцеховского, вышедшие вечером 6-го и в ночь на 7-е к Енисею у сел Есаульского и Чистоостровного, пробились с трудом и были потрясены случившимся. По поступившим к ним сведениям, красноярские повстанцы после прохода Вержбицкого и енисейцев выслали из города отряды на пересечение Есауловки и Сибирского тракта. Стремясь избежать нового столкновения и окончательной гибели, Каппель и Войцеховский решили обойти красный заслон, а именно: идти вниз по Енисею, чтобы затем по его правому притоку Кану или, в крайнем случае, по Ангаре повернуть на восток и снова выйти к Транссибу.

Колонна Каппеля—Войцеховского двинулась по Енисею в северо-восточном направлении. Рано утром 7 января ее арьергард оставил Есаульское. Позже за ним проследовал и отряд генерала В.М. Молчанова. Но кроме этих колонн в Есаульском еще оставалось много белых частей и подразделений, которые колебались, не зная, куда двинуться. Их начальники сомневались в возможности прохода по Кану или Ангаре, а солдаты и казаки, если не спали, просто толпились в избах и на улицах, совершенно не зная, что делать, и ожидая решения командиров. Циркулировал слух, что Каппель пошел на север, чтобы укрыться в тундре. Но переговаривались лишь те, кто более других был потрясен разгромом, самые нервные, они склонялись к тому, чтобы идти за Главкомом. «Масса же, — по свидетельству К.В. Сахарова, — стояла молча, и только все озабоченнее и сумрачнее выглядели лица».

До сознания молчавших людей постепенно как бы доходил весь ужас случившегося. Охотников зимовать в тундре не было. Тягостные размышления, в конечном итоге, привели к расколу рядовой массы. Мобилизованные не хотели гибнуть вместе с офицерством и добровольцами и склонялись к плену. Правда, говорить впрямую о сдаче было стыдно. И чтобы оправдаться перед собственной совестью и более стойкими товарищами, павшие духом потихоньку начали рассуждать о возможности вернуться в родные места и избежать плена, пройдя «кружным путем» или меж боевыми порядками красных.

Раскол случился и среди сибирских казаков. Многие из них, ввиду полнейшего развала армии, посчитали себя свободными от присяги, данной Российскому государству адмирала А. В. Колчака, и решили оставить войска. Так, в Есаульском 2-ю батарею 1-го Сибирского казачьего артдивизиона покинуло большинство ее личного состава. Казаки сговорились и заявили, что пойдут обратно в родные станицы. Офицеры, видимо, не удерживали. Группа артиллеристов 2-й батареи под командой вахмистра 7 января ушла из Есаульского «северным путем», по-видимому, в северо-западном направлении. Эти сибирцы, почти наверняка, угодили в плен. В итоге есаульских событий, во 2-й батарее из 200 с лишним нижних чинов осталось всего 20—25 казаков, а также б человек командного состава. То есть от данной батареи почти ничего и не осталось: орудий нет, людей не многим более 10 процентов от прежнего. Вероятно, другие подразделения сибирцев уменьшились в Есаульском не так сильно. Во всяком случае, оказавшаяся там же 1-я батарея того же 1-го артдивизиона сохранила значительно больше своих людей. Видимо, потому, что от Омска она двигалась налегке, без пушек, и ее казаки к началу января не были такими изможденными и изверившимися, как во 2-й батарее.

«Есаулово — это наш второй смертельный удар, являвшийся следствием Золидеева, — вспоминал сотник Е.М. Красноусов. — Из Есаулова сибирские казаки вышли «общипанными», имея достаточно людей всего лишь на один полк, который и был сформирован в Забайкалье. Остальные ушли от нас, приняв решение вернуться в родные станицы. Они не были красными, но они не видели смысла дальнейшей борьбы после того, как пережили многократное перенесение фронтов вооруженной борьбы: от Тобола — на Ишим — под Омск — Новониколаевск — Томск, — и, наконец, Золидеево, где была показана полнейшая дезорганизация остатков Сибирской армии». «В этом решении, — писал Красноусов, — они руководствовались тем, что с потерей своего оружия, при полной дезорганизации отступавшей «бесконечно» Белой армии Сибири, они естественным путем выходили из вооруженной борьбы с красными. Это не был побег или измена, это было тяжелое, но дружественное расставание братьев, смотревших на происходящие события по-разному. Конечно, они были не правы, ибо борьба с красными не прекращалась окончательно, а лишь временно прерывалась, а они едва ли сумели дойти домой, а если и дошли, то только лишь для того, чтобы идти дальше в советские концлагеря как «белобандиты».

Итак, после «тяжелого, но дружественного расставания» одна часть сибирских казаков — вероятно, несколькими группами — пошла из Есаульского на запад, а другая — одним отрядом — на восток. Полковники А.В. Катанаев и Ф.Л. Глебов после колебаний решились идти по пути колонны генерала Г.А. Вержбицкого: по льду реки Есауловки, меж отвесных скал, до Сибирского тракта. Сибирцы шли самостоятельно, не согласовывая действий с прочими отрядами. Из Есаульского они выступили, по-видимому, во второй половине дня или вечером 7 января. По-видимому, именно в Есаульском к остаткам 4-й Сибирской казачьей дивизии Катанаева окончательно присоединились Войсковое правительство, штаб 5-й дивизии, 1-я и 2-я батареи 1-го артдивизиона, а также, возможно, некоторые другие подразделения Сибирского войска, разрозненные группы и казаки-одиночки, вырвавшиеся из красноярского мешка.

После ухода сибирцев в Есаульском оставалось еще довольно много белых отрядов, которые или переводили там дух, или по-прежнему не знали, куда направиться, и не могли ни на что решиться. Одними из последних пробились в Есаульское егеря во главе с генералом Д.А. Лебедевым и полковником П.Е. Глудкиным. Они сообщили, что противник занят грабежом огромных обозов, захваченных 6 января и приведенных в Красноярск, что в связи с этим почти все красные находятся в городе и что дальше на восток их должно быть немного. Это известие разрешило сомнения. Сначала отряд генерала К.В. Сахарова, а за ним и другие двинулись по Есауловке вслед Вержбицкому, енисейцам и сибирцам. Выйдя к Сибирскому тракту и Транссибу, на станцию Клюквенная, Сахаров узнал, что впереди него идут колонна Вержбицкого и енисейские казаки. Соединение Сахарова, Вержбицкого и енисейцев произошло в селе Рыбном. Но отряда сибирцев между ними не оказалось. Значит, Катанаев и Глебов, боясь возможного вражеского заслона, подстраховались — либо после Есауловки пошли не по тракту, либо почти сразу свернули с него — и предпочли двигаться глухими проселочными дорогами. Там, в стороне от основных транспортных артерий: магистрали и тракта, — было меньше красных и больше продовольствия, фуража.

Почему мимо Красноярска прорвалось именно ядро 4-й дивизии сибирцев, а не другие части Сибирской казачьей группы? 4-я дивизия шла по Сибирскому тракту, а большинство группы, скорее всего, вдоль Транссиба, т. е. южнее тракта. Следовательно, чтобы обойти город с северо-запада — севера, большинству группы изначально требовалось больше времени, чем 4-й дивизии. Кроме того, возможно, Катанаев и Глебов выигрывали у прочих сибирцев полперехода. Эти несколько часов все и решили. 4-я дивизия успела выскочить из захлопывающегося капкана, а остальные нет. Кроме того, командир 10-го полка Глебов даже во время самой сильной в Золидееве паники сохранил управление казаками. Взять, например, 2-ю батарею 1-го артдивизиона. Она буквально только-только вошла в контакт с 10-м Сибирским казачьим полком (6 января 1920 г.), как сразу же начала получать от его командира Глебова приказания и ориентировки, причем вестовые доставляли их на батарею даже перед носом красных. Глебов не выпустил подчиненных из рук.

Несомненно, не будь «рокового сочельника», у белых осталось бы в несколько раз больше сибирских казаков. Тысяча — полторы шашек и несколько пулеметов — это все, что осталось от пяти Сибирских казачьих дивизий к 8 января 1920 г., после неполных трех месяцев оборонительных боев и отступления.

По материалам книги: Шулдяков В.А. Гибель Сибирского казачьего войска. 1917—1920. Книга I. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. — 748 с.