Печоро-Илычская тишина
В книге-путеводителе «Урал Северный, Средний, Южный» в 1916 году Ф. П. Доброхотов писал: «Отсутствие путей сообщения — это настоящее проклятие Печорского края. Чтобы попасть сюда, например, из Москвы, нужно сделать 3586 верст... Чтобы проехать на Ухту или Цильму, не говоря уж об отдаленной Усе, нужно предпринять такую же экспедицию, как в центр Африки во времена Ливингстона». Сейчас от Москвы до Ухты самолет летит два с половиной часа, а от Ухты до Якши (местный) — полтора.
И тем не менее в первые годы работы заповедника положение было тяжелым не только с транспортом. Чтобы понять, каково жилось и работалось первым сотрудникам заповедника в то далекое от нас время, приведу одну цитату. Я взял ее из протокола совещания директоров заповедников в 1934 году. Вот что говорил на нем председатель Печоро-Илычского заповедника: «Построить удалось один дом в Усть-Илыче (это был первый поселок заповедника, потом управление переехало в Якшу.— Д. Ж.) в котором осталось закончить внутреннюю отделку (нет стекол для рам, нет дверей, вьюшек для печей и т. п.). Был организован небольшой огород, который кое-что дал для снабжения небольшого коллектива, но с приездом группы работников (в общей сложности свыше 15 человек) все запасы быстро израсходовались. Достать продукты на месте весьма трудно. Вечером работать было совершенно нельзя, так как освещения нет, керосин доставали редко и мало, он там являлся весьма редким товаром, поэтому освещались лучиной». Добавлю от себя, что летом помогали, наверное, белые ночи, когда можно читать, не зажигая лампы.
Я очень хорошо представляю себе, как тяжело было работать научным сотрудникам в таком гигантском отрыве от культурных центров. Но это были, можно сказать, подвижники. В таком медвежьем углу, каким тогда была Верхняя Печора, и сам заповедник, и научный коллектив его стали очагом культуры. Именно они несли в массы идеи охраны природы не на словах, а на деле. Разве не влиял на местных жителей сам факт того, что вот он, гигантский заповедник, существует реально, создан по воле Советской власти? Время было трудное, страна только-только начала вставать на ноги, но уже заботилась об охране природы.
И все же многим трудно себе теперь представить, каково было всего полвека назад первым работникам заповедника. Граница его протянулась более чем на 800 километров, и вдоль нее надо было передвигаться, чтобы хоть как-то контролировать территорию. Лесники, научные сотрудники попадали в отдаленные места заповедника только пешком или на лодках. Тогда не было радиостанций, что так обычно для сегодняшнего заповедника, не было лодочных моторов, не было вертолетов. Почта, приказы по заповеднику, заработная плата — все это пере¬давалось с нарочными, или, как это тогда называлось, эстафетой.
Мне рассказывали старики, как по Илычу или Печоре в небольшой лодке, толкаясь шестиками, двигались наблюдатели, развозя по кордонам письма и газеты, деньги и продукты, распоряжения директора и просто новости. Собирали дневники у наблюдателей. От деревни к деревне, от кордона к кордону. Это летом. Зимой все было так же, только эстафета шла в санях и на лыжах. Северный зимний день короток, а снега глубоки, поэтому приходилось прихватывать ночное время и идти при свете луны или полярного сияния.
Время теперь другое, но сила и выносливость все так же нужны здесь людям. Тропы, по многим из которых шли, я думаю, и первопоселенцы этого края, люди каменного века почти тридцать тысячелетий тому назад, пролегают по территории заповедника вдоль рек и речек, горных вершин и скал. И все так же лесники преодолевают мелкие перекаты на реке, где уже мотор не помощник, толкаясь древним орудием, шестом. Все так же поливает их осенний дождь, и сечет снежная крупа, и перехватывает дыхание сорокаградусный мороз, а летом все такие же белые ночи обнимают первозданную печорскую тайгу и древние Уральские горы. Заповедная земля как бы хранит память о тех, кто был на этих печорских берегах.
Мне пришлось померить эти тропы своими ногами...
Этот поход я буду помнить до мелочей. И хребет за хребтом открывающиеся горные дали, и призрачность пошедшей на убыль белой ночи, и заунывный таинственный свист кулика- хрустана, так и не увиденного нами и потому еще более таинственного. Никогда не забуду терпкого запаха борщевика, только что перед нами изломанного медведем, и стук камней в россыпи, куда ушел немного напугавший нас зверь. До сих пор в глазах искореженные ветрами, морозами и веками каменные останцы на вершинах плоских гор, первый розовый луч солнца на дальних снежниках, которым так и не суждено растаять до нового снега, а на самом дальнем хребте, за которым уже Азия, медленно ползущее тем¬ное пятно оленьего стада...
И еще была тишина, великая тишина горного пространства, когда чувство тихого восхищения охватывает тебя до глубины души, когда как-то ближе становится природа, когда всем своим существом чувствуешь ее силу и величие, когда особенно сильно понимаешь, что все это — твоя Родина. Д. Житенев
В настоящее время заповедник
