Очередной съезд НСДАП, назначенный на сентябрь 1935 года, не обещал особых сенсаций. Адольф Гитлер задолго до начала форума назвал его Съездом свободы – в честь восстановления всеобщей воинской повинности и, соответственно, «освобождения» от условий Версальского мира.

Также накануне в прессу просочилась информация о том, что на съезде нацисты планируют сделать собственный партийный флаг со свастикой в центре государственным флагом Германии.

Тем внезапнее был раздавшийся вечером в пятницу 13 сентября звонок в МВД Германии с требованием немедленно отправить в Нюрнберг трех главных «расовых экспертов». Дальше были сутки напряженной работы и выматывающих споров в ходе подготовки расовых законов. В воскресенье Гитлер огласил их перед съездом. Причем, когда дело дошло до конкретных положений, радиослушатели, следившие за трансляцией, услышали лишь мелодии нацистских маршей: только присутствовавших в зале депутатов посвятили в детали новых установлений.

Согласно статье второй «Закона о гражданстве рейха» гражданином мог быть лишь тот, кто обладает «германской или родственной ей кровью и кто своим поведением доказывает желание и способность преданно служить германскому народу и рейху». «Закон об охране германской крови и германской чести» запрещал как «осквернение расы» брак и внебрачное сожительство между евреями и «гражданами германской или родственной ей крови», наем евреями домашней прислуги из женщин «германской или родственной ей крови» моложе 45 лет, а также вывешивание евреями национального флага Германии и использование тканей сходной расцветки.

Фактически Нюрнбергские законы оформили лишение евреев всех политических и гражданских прав. Всевозможные подзаконные акты завершили этот процесс. Так, постановлением от 14 ноября 1935 года были установлены категории евреев и «лиц с примесью еврейской крови», а также введено понятие «неариец».

Всего на основе этих законов было издано 12 постановлений, которые закрыли евреям доступ практически ко всем должностям и профессиям, ограничили свободу их передвижения; сначала еврейским мужчинам и женщинам с нееврейскими именами предписывалось проставить в паспорта «Израиль» или «Сара» и т. д., а затем и просто для их удостоверений личности была введена обязательная отметка Jude (еврей).

В соответствии с подзаконными актами евреи должны были декларировать собственность с целью недопущения ее сокрытия; устанавливался запрет на лечение еврейскими врачами арийцев; фирмы, которыми владели евреи, должны были вывешивать специальное объявление – «еврейская фирма». Вскоре тех, кто имел в собственности предприятия, обяжут передать их арийцам. Евреев лишат гражданства, назовут подданными и отберут паспорта. В 1936 году аналогичные меры были распространены и на цыган.

И тем не менее тогда некоторые представители еврейской общины выдохнули с облегчением: после нескольких лет неопределенности и направленного против них насилия они надеялись, что их жизнь пойдет пусть и не по самому комфортному, но установленному порядку.

Сегодня трудно это представить, но немцы, которые в 1930-м, 1932-м и 1933-м голосовали за НСДАП, видели в нацистах чуть ли не единственную защиту от надвигавшегося хаоса. Главной угрозой им казались коммунисты, обещавшие Германии революцию по типу большевистской и располагавшие отрядами рабочей молодежи. У Гитлера были свои боевики – St?rmabteilung (штурмовики), и стычки между ними в начале 1930-х стали повседневностью многих крупных промышленных городов.

Об антисемитизме лидера нацистов и его соратников было хорошо известно. Но кому-то это только импонировало, другие не видели в этом большой проблемы: уж чем-чем, а нелюбовью к евреям тогдашнюю Европу было не удивить. Спекуляции на тему соответствующих корней то советского коммунизма, то англосаксонского капитализма были общим местом и в пивных, и в университетских аудиториях. Богатые спонсоры нацистов, в свою очередь, рассчитывали получить барыш от давления на еврейских предпринимателей.

На маниакальный характер убеждений Гитлера никто особого внимания не обращал. Спокойны были даже некоторые представители еврейской общины. К моменту прихода нацистов к власти немецкие евреи являлись самой ассимилированной еврейской общиной в Европе, многие из них жили по немецким традициям и успели основательно забыть о корнях.

Действительно, несмотря на то что еще в имперские времена в рейхстаге существовала Антисемитская партия, остро еврейский вопрос в Германии не стоял. По крайней мере по сравнению с соседними государствами. Численность евреев в Германии в начале 1930-х годов, по самым смелым оценкам, не достигала и миллиона человек – это чуть больше процента от 65-миллионного населения всей страны. Скажем, к востоку от Германии, в Польше, евреев было 3,5 млн, и это почти 10% населения. К западу, во Франции, их было еще меньше, чем в Германии, но там со времен дела Дрейфуса, когда офицер еврейского происхождения был оклеветан и обвинен в шпионаже, межнациональные трения имели куда большую силу.

Лион Фейхтвангер точно подметил тогдашние настроения в немецкой еврейской среде. «Сам он не был ни евреем, ни христианином, ни семитом, ни арийцем, – охарактеризовал писатель одного из героев своего романа «Семья Опперман». – Он был ларингологом, ученым, настолько верящим в науку, что у него не оставалось даже презрения, гнева или сострадания к авторам и последователям расовой теории».

Другой герой романа задает почтенной публике, собравшейся на ужин к Опперманам (происходит это незадолго до прихода нацистов к власти), риторический вопрос: «Разве большинство немецких евреев не ассимилировалось настолько, что лишь от их доброй воли зависит признать или не признать себя евреями?»

Зловещие предупреждения младшей из Опперманов, 17-летней Рут, казались этим уважаемым господам лишь подростковой экзальтацией. «У вас у всех замечательные теории, вы так умно все объясняете, вы все решительно знаете. А те не знают ничего; пусть их теории глупы и противоречивы, – им на это наплевать, зато они знают твердо, чего хотят. Они действуют, – убеждала она. – И я говорю тебе, дядя Жак, и тебе, дядя Мартин: они свое сделают, а вы останетесь на бобах». Так, собственно, и произошло.

Как пишет современная американская исследовательница Клаудия Кунц, немцы не потому выбрали нацистов, что были антисемитами, а потому стали антисемитами, что привели Гитлера к власти. От него ждали наведения порядка на улицах германских городов, быстрого восстановления экономики, тяжело пострадавшей от Великой депрессии, и разрыва условий несправедливого, как казалось подавляющему большинству, Версальского мира.

Но не прошло и нескольких месяцев после прихода к власти нацистов, как новый рейхсканцлер Германии дал волю своему антисемитизму. 1 апреля 1933 года по всей стране был объявлен однодневный бойкот еврейских товаров. Чтобы немец-ариец не ошибся, на многих еврейских магазинах появилась шестиконечная звезда с надписью внутри – Jude. В дальнейшем этот знак – звезду Давида – евреи должны будут носить на своей одежде (к 1941 году это правило распространится даже на крещеных евреев и детей старше шести лет).

Перед нацистской пропагандой была поставлена задача максимально вовлечь в эту акцию немецкого обывателя. Газеты пестрели лозунгами вроде «Всемирная еврейская кампания против Германии!», «Евреи – наше несчастье!», а уличные плакаты призывали немцев не покупать ничего у евреев. Однако широко разрекламированная кампания против евреев (не только торговцев, но и адвокатов, врачей) имела далеко не те результаты, на которые, по всей видимости, рассчитывали ее организаторы.

Даже ревностные нацисты встретили бойкот с некоторым недоумением, не очень понимая, кого именно надо бойкотировать и громить, ведь еще не было даже определено, кого, собственно, считать евреем. Еще меньше понимания вызвала эта кампания у немецких обывателей, не собиравшихся во имя «чистоты нации» отказываться от своей привычки покупать товары у знакомых евреев.

Убедившись, что бойкот не находит горячей поддержки среди рядовых немцев, нацисты сменили тактику. Началась эпоха так называемого «холодного погрома»: евреев стали вытеснять из различных сфер государственной и общественной жизни. В том же апреле 1933 года был принят «Закон о гражданской службе», запрещавший всем неарийцам занимать государственные должности. Это означало, что отныне евреям был закрыт доступ не только к службе в муниципальных и общественных органах, но и, например, к преподавательской работе, причем в любом образовательном учреждении – от начальной школы до университета. Евреев лишили права трудиться в большинстве отраслей индустрии развлечений и информации, в том числе на радио и эстраде, в театре и опере.

Исключение сделали только для ветеранов Первой мировой войны еврейской национальности: на них по настоянию президента генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга апрельские законы вскоре перестали распространяться. Эта поправка Гинденбурга, а также равнодушие большинства немцев к бойкоту породили у многих евреев ощущение скорого возвращения жизни в мирную колею. Им казалось, что речь идет о некоей популистской кампании, которой все и закончится.

Но это была иллюзия. Нацисты не стали повторять ошибок первых месяцев пребывания у власти: очередная волна гонений на евреев готовилась тихо, исподволь, без броских афиш. Против евреев заработала бюрократическая машина. И в большей степени именно она, а не оголтелые молодчики, довела «еврейский вопрос» до «окончательного решения».

Прежде всего рейхсканцлер последовательно, шаг за шагом уничтожал один за другим элементы демократического государственного устройства. Самому Гитлеру были предоставлены чрезвычайные полномочия. И уже весной 1933 года были запрещены Коммунистическая и Социал-демократическая партии, а к концу года, в соответствии с «Законом об обеспечении единства партии и государства», НСДАП осталась единственной легально действующей политической силой в стране. Тогда же было фактически ликвидировано федеративное устройство Германии, и земли лишились всякой самостоятельности. Официально запрещены были забастовки, уничтожены профсоюзы, замененные Германским трудовым фронтом.

В августе 1934 года скончался Гинденбург, после чего было объявлено, что пост президента ликвидируется, а Гитлер становится единоличным главой государства, фактически диктатором. Тем временем набирала мощь репрессивная машина, и в первую очередь тайная полиция – гестапо.

Все это «закручивание гаек» привело к тому, что недовольные и жертвы режима лишены были возможности выразить какой-либо легальный протест. Они оставались один на один с государством, все более превращавшимся в пресловутый аппарат насилия. На этом фоне нацистская пресса развернула разнузданную кампанию против евреев, которых называли источником всех бед немецкого народа. Большинство немцев, как можно судить по источникам того времени, относились к подобного рода чтению без особого внимания и даже с брезгливостью, но кровожадность нацистских радикалов на местах оно, безусловно, возбуждало. Результатом стало усиление насилия в отношении евреев, рост числа митингов антисемитской направленности.

Дошло до того, что летом 1935 года некий сотрудник гестапо, отправлявший отчет о состоянии дел в городке Билефельде на северо-западе Германии, не нашел других слов для описания очередной акции, кроме как «расовый психоз».

Рядовых немцев постепенно приучали к мысли, что евреи – «другие». Их ни в чем не убеждали примитивные агитки, но традиционная немецкая вера в научное знание сделала свое дело. Оказалось, что достаточно было облечь пропаганду в псевдонаучную форму, чтобы многие с нею быстро согласились. В итоге простой народ поверил «образованным» людям.

Наконец, на службе у нацистов был и «мировой опыт»: в респектабельной прессе то и дело ссылались на американские законы против смешанных браков, о квотах на иммиграцию и о расовой сегрегации. Вот вам, мол, и решение. То, что евреи не отличались от остальных граждан Германии ни цветом кожи, ни в массе своей воспитанием и даже религией, в расчет не бралось: главным было заставить общество искать «чужих» среди «нас».

Объективно против немецких евреев сработал и начавшийся в стране экономический рост. Если в первые месяцы нацистской власти обыватели еще думали, как им выжить, а потому не одобряли бойкот более дешевых еврейских магазинов, то к лету 1935 года дела у многих немцев пошли в гору и они уже были не против возможности поживиться за счет конкурентов из числа евреев.

Долгие годы в историографии доминировало мнение, что Нюрнбергские расовые законы стали внезапной импровизацией самого Гитлера. Оно перекочевало на страницы исторических исследований из свидетельств немецких юристов и ученых, работавших в нацистские времена.

Между тем источники неумолимо показывают, что внезапным был лишь момент издания законов, а их разработка велась все два с половиной года пребывания нацистов у власти. Самое активное участие в ней принимали и респектабельные исследователи, и уважаемые правоведы.

Хотя так называемая «расовая наука» и не смогла найти каких-либо убедительных доказательств наличия у евреев специальных физиологических отличий от арийцев, провластные эксперты, проигнорировав принципы научной добросовестности, смело действовали во имя идеологических установок. За годы, проведенные в многочасовых совещаниях и жарких дискуссиях, они сумели облечь патологический антисемитизм нацистских вождей в рутинную бюрократическую форму.

Так, например, Ганс Глобке предложил запретить браки евреев с арийцами, а также выдвинул идею об обязательном ношении евреями отличительных знаков. Все это, кстати, не помешало ему впоследствии стать ближайшим советником западногерманского канцлера Конрада Аденауэра.

Другой «расовый эксперт», Бернхард Лёзенер, который был в числе консультантов Гитлера в дни партийного съезда 1935 года, после войны писал в мемуарах: «Поистине адские преследования евреев в последующие годы стали страшной реальностью не благодаря, но скорее вопреки Нюрнбергским законам».

Ответом ему могут служить слова немецкого филолога еврейского происхождения Виктора Клемперера, который лишь чудом сумел пережить нацизм: «Если бы однажды стало по-другому и судьба побежденных оказалась бы в моих руках, я отпустил бы весь народ и даже некоторых из вождей, которые, вероятно, могут иметь честные намерения и не ведают, что творят. Но интеллектуалов я бы повесил всех, а профессоров на метр выше, чем остальных; они должны были бы болтаться на фонарях столько, сколько позволили бы соображения гигиены».

Впрочем, тогда, в первые дни после издания, Нюрнбергские законы особого внимания не привлекли. Зарубежная пресса, уставшая писать о преследовании евреев в рейхе, сообщила о них в телеграфном стиле, а собственно немецкую куда больше интересовало придание свастике государственного статуса. Западноевропейские державы по-прежнему видели в Гитлере опасного авантюриста, которого, однако, можно использовать в борьбе с пугавшим их гораздо сильнее большевизмом. В Москве на нацистов так-же по-старому смотрели исключительно как на врагов коммунистического движения, этническая доктрина здесь мало кого волновала.

До начала Второй мировой войны оставалось чуть меньше четырех лет, до Ванзейской конференции, на которой был взят курс на «окончательное решение еврейского вопроса», – чуть больше шести.

Источник: Дмитрий Карцев. Нацизм в законе. Историк № 9 2015 г.
На фотографии - Нюрнберг, территория съездов в наши дни.