Народные праздники в Западной Сибири XIX века
Опубликовал: zampolit, 16-03-2018, 06:44, Путешествие в историю, 3 200, 0
Значительно большим влиянием, чем государственные праздники на массы горожан обладали традиционные народные праздники, связанные с земледельческим календарем. Один из таких праздников, корни которого уходили в глубокую древность, были святки, продолжавшиеся с вечера 24 декабря по 6 января.
Во время святок в городах Западной Сибири имел широкое распространение обычай ряжения. В Березове и в начале 1860-х гг. на святках главным развлечением жителей был прием ряженых. Ими выступали и мужчины, и женщины. В социальном отношении ряжеными были мелкие канцелярские чиновники, мещане, казаки. Посещение горожан солдатами имело некоторую специфику: они не переряживались, а оставались в форме. Причем, «представления» они устраивали групповые: «Солдатики представляют неизменную лодку (популярная народно-драматическая игра), — писал один из наблюдателей, — сядут на пол, а один станет в качестве рулевого и затягивают песни, помахивая палками вместо весел».
Чиновник и краевед Г. Колмогоров утверждал, что в уездных городах в святочных ряжениях участвовали все возрастные группы сибиряков, в том числе и пожилые люди, исключая лишь старообрядцев. Но ряжения были характерным явлением празднования святок не только в уездных, но и в губернских городах. Историк П.А. Словцов в книге «Прогулки вокруг Тобольска в 1830 г.» писал, что в городе от Рождества до крещенского сочельника среди жителей принято рядиться в «маскированные костюмы» и «прохаживаться с фонарями по улицам или ездить в шутливых нарядах и входить в домы, где им не препятствуют». Вероятно, таких домов, в которых отказывались от приема ряженых, было очень мало не только в первой трети XIX в., но и спустя 30 лет. Причем, как отмечал омский чиновник К. Губарев, «самые аристократические дома» открывались в Сибири для ряженых, «между которыми часто появляются лакеи, горничные и кухарки и интригуют своих господ». О популярности ряженых среди чиновничьей верхушки свидетельствует письмо дочери тобольского губернского прокурора М.Д. Францевой, которая 11 февраля 1849 г. писала Н.Д. Фонвизиной о святках, проведенных ею в Омске: «Во время святок я три раза маскеровалась, нас ездила большая кампания, у многих мы были, в некоторых местах танцевали, были у Шрама (директор кадетского корпуса) и встретили там князя (генерал- губернатор П.Д. Горчаков), он старался очень, чтоб нас узнать, но однако ж не успел в этом».
Посещение домов ряжеными было желательным событием праздничного досуга горожан. Так, П.П. Ершов 7 января 1845 г. с огорчением писал другу в Петербург, что в течение «маскарадных вечеров было у меня масок до тридцати. Между тем как в старом нашем доме я их считал сотнями». В середине XIX в. и в уездных городах в богатых домах во время святок бывало по «нескольку сот» ряженых, и «все они угощаются вдоволь».
В середине XIX в. усилился развлекательный элемент святочных ряжений. Это, в частности, проявилось в том, что ряженые разъезжали, как правило, большими группами вместе с музыкантами. Как писал в 1858 г. один из наблюдателей, спрос в эти дни на музыкантов превышал предложение. Никаких упоминаний о ритуальном значении этих святочных ряжений не встречается, хотя некоторые из них в Березове, в частности, «представление лошади», которое устраивали казаки, имело весьма архаичный характер. Но, судя по описанию К. Губарева, магическое значение этого обряда — обеспечить плодородие полей и уберечь человека от всякого зла — было утрачено его участниками. Цель участников святочных ряжений в Березове, не говоря уже о крупных городах Западной Сибири — весело провести время: повеселить или немного испугать хозяев и самим развлечься.
В городах Западной Сибири с конца XVIII в. для «благородных» устраивали балы, маскарады, спектакли. В XIX в. число общественных увеселений на святках ощутимо возросло. В обычную практику в Тобольске и Омске вошло устройство театральных постановок силами учащихся военно-учебных заведений, гимназий и солдат. В Барнауле спектакли ставились горными инженерами и членами их семей. Постепенно культурно-зрелищные мероприятия распространялись и на другие города. Однако спектакли, балы, маскарады, концерты примерно до середины XIX в. охватывали главным образом лишь чиновничество и купечество. Для городского простонародья были доступны только представления в солдатских театрах. Но в 1850-х гг. в Томске появились «вольные маскарады», устраиваемые в городском театре на святках и масленице. В вольных маскарадах участвовали самые широкие слои горожан, большинство из которых приходило в масках, а многие «в русских и фантастических костюмах».
«Вольные маскарады в Томске нельзя смешивать с «вольными собраниями по билетам», имевшими место в Омске в конце XVIII в., что иногда случается в литературе. Круг участников «вольных собраний» конца XVIII в. в Омске был узок и ограничивался офицерами и гражданскими чиновниками. Сама цена билетов, в которую входила и стоимость угощения, была недоступна для подавляющего большинства горожан — 4 руб. 30 коп. В Омске, как и в Барнауле, были чрезвычайно сильны сословные перегородки даже в середине XIX в. Исчерпывающая информация об этом содержится в докладной записке жандармского майора Гедде, который 12 января 1857 г. писал, что в Омске небогатое купечество не сливается с чиновничеством «по недостаточному образованию своему и средствами». Поэтому вольные маскарады середины XIX в. в Томске и, возможно, в некоторых других городах, были качественно новым явлением общественного быта, определявшегося уже буржуазным подходом к устройству праздничных городских развлечений.
В организации досуга чиновничества и офицерства Томска, Тобольска, Омска, как и городов Европейской России, заметную роль в середине XIX в. играли добровольные объединения «благородных» в клубы. В Тобольске и Томске в «благородные собрания» входила и верхушка купечества. Клуб был единственным учреждением, объединявшим семьи военных и гражданских чиновников для совместного проведения досуга. Первый клуб, судя по глухому упоминанию о нем А. Коцебу, возможно, появился в Тобольске в конце XVIII в. и принадлежал частному лицу. Клубы середины XIX в., существовавшие в городах Западной Сибири, как правило, открывались осенью и функционировали на деньги, собранные по подписке. Клубный сезон обычно заканчивался летом. На танцевальные и карточные вечера, балы, маскарады, концерты, проводившиеся в клубах, часто допускались лишь их члены и приезжие из дворян.
Святки продолжались от Рождества до крещения. Рождество было одним из важнейших религиозных и народных праздников. Кроме религиозной части он имел и развернутую бытовую сторону. В середине XIX в. в городах Западной Сибири еще были широко распространены некоторые традиционные обряды, которые русское население исполняло в этот праздник. Дети и подростки в этот день с утра ходили по городу и «славили Христа». Этим занимались втайне от начальства и воспитанники Омского войскового казачьего училища.
Обычай «славить» был популярен среди всех социальных групп горожан. 12-летний К. Знаменский, которому Рождество 1854 г. пришлось встретить в дороге, с огорчением оставил в своем дневнике запись: «...сегодняшнего дня было Рождество, я все думал, что вот в г. Омске сейчас благословят к обедне, и представлял себе, что у нас сию минуту славят мальчики, и для меня очень неприятно, что праздник провожу в дороге...». Среди тех, кто принимал на Рождество славильщиков, были и декабристы.
Новый год в первой половине XIX в. не занимал среди календарных праздников того места, который он имеет ныне, когда он стал, по преимуществу, семейным праздником. В первой половине XIX в. это был главным образом общественный праздник. В этот день горожане с утра посещали собор, где слушали службу с «молитвой за царя». На утреннем богослужении 1 января обычно собиралось много прихожан во главе со всем местным начальством. Затем в «благородном обществе» следовали визиты, поздравления. В губернских городах в середине XIX в. было принято подносить губернатору приветственный адрес от имени городского общества. Праздничные визиты были многочисленными и утомительными. «Несносные визиты!» — в сердцах отозвался о них Сулоцкий в одном из частных писем 1843 г. В середине XIX в. в Томске, а затем и в других городах Западной Сибири вошла в практику замена визитов денежными пожертвованиями в пользу приютов или учебных заведений. Каждый, кто вносил денежное пожертвование на эти цели, считался уже исполнившим «долг праздничных визитов». Замена праздничных визитов денежными пожертвованиями на Рождество, Новый год и Пасху была прогрессивным явлением общественного быта, она освобождала горожан от утомительного и малоинтересного времяпровождения, а также позволяла получить некоторые денежные средства для нужд народного образования и призрения сирот.
Вечером 1 января обычно у главы местной администрации давался бал. Новогодние балы иногда были костюмированными. И.Б. Маркова считает, что рождественские маскарады вошли в моду в губернских городах Сибири к середине XIX в. Однако уже в конце XVIII в. маскарады были обычным явлением общественного быта чиновничества в отдельных городах Западной Сибири — Омске, Тобольске и, вероятно, в Барнауле. Маскарады уже в то время не были приурочены только к Рождеству, их устраивали и по другим праздникам, а иногда даже в обычные дни, например, по случаю приезда в город высоких гостей. В первой четверти XIX в. маскарады были обычным явлением и в Иркутске. В редких случаях, если в городе отсутствовало губернское начальство, новогодние балы для «общества» давались кем-либо из чиновников, которым это позволяли средства. Так, в Барнауле новогодний маскарад был у жандармского майора Шишмарева, разославшего приглашения «ко всем чиновникам. Новогодние балы устраивались также в благородных собраниях, так, в Томске в 1858 г. 1 января был большой бал для «благородных», а 2 и 3 января уже в рамках святочных развлечений маскарады: первый — «вольный», второй — «благородный».
Помимо общественных новогодних развлечений, в среде чиновничества в крупных городах края в 30-х — 40-х гг. XIX в. существовал обычай встречать Новый год в семье или в кругу друзей в ночь с 31 декабря на 1 января.
С.А. Токарев и Т.Д. Филимонова полагают, что в России елка известна с 1840-х гг. Однако, в это время елка уже устраивалась в некоторых чиновничьих семьях в крупных городах Западной Сибири, а также на Рождество в Томском детском приюте. Первое известное нам упоминание о детской елке принадлежит Е.С. Поярковой, которая 23 января 1839 г. писала из Барнаула, что в сочельник она устроила для детей елку.
Среди горожан региона встреча Нового года сопровождалась обычаями, связанными с гаданиями и разного рода приметами. Как и в других регионах проживания русского населения, в крае наиболее популярны были гадания среди девушек. Но гадания и приметы были распространены и среди других половозрастных категорий населения. Например, в тюменском простонародье в этот день в ходу были приметы, связанные с магией первого дня. Считалось, что, если 1 января «кто, поскользнувшись, упадет, то в этот год непременно умрет». Гадали не только в Новый год, но и в другие дни святок. Сроки святочных гаданий были весьма продолжительны. Один корреспондент писал из Тобольска, что «в простонародье гадают даже в крещение».
Далеко не все верили в гадания, хотя гадали на святках и в чиновничьей среде. Здесь гадания сохраняются по традиции, и их цель не в предсказании будущего, а в развлечении участников. Так, М.Д. Францева писала 11 января 1849 г. Н.Д. Фонвизиной из Омска: «Новый год мы встретили у Капустиных (семья советника Главного управления Западной Сибири, женатого на сестре Д.И. Менделеева), там много было гостей, для детей была елка, в продолжении вечера гадали в разные гаданья, пускали петуха и он ни к одной кучке не подошел, как только к моей, пели подблюдные песни, а мне все выпадали свадебные, так что под конец вечера надо мной стали шутить и поздравлять меня».
Еще более любимым народным праздником была масленица. В Сибири в первой четверти XIX в. масленица праздновалась в течение всей недели, но, как отмечала Е.А. Авдеева, прекрасно знавшая городской быт того времени, «настоящее гулянье» начиналось со среды. Офицер И. Белов, служивший в Омске в 1840-х гг., писал, что в городе наибольшее оживление происходило в последние три дня масленицы.
По сравнению с концом XVIII в., когда в отдельные годы, например, в 1794 г. в Омске, общественные масленичные развлечения начались даже не с понедельника, а еще с воскресенья предшествующей масленице пестрой недели, в середине XIX в. произошло существенное сокращение праздничного времени. Причем, этот процесс имел неодинаковые темпы в крупных и малых городах. По-разному проявила себя тенденция к сокращению празднования масленицы в различных социальных слоях. Официально правительство признавало праздничными днями лишь пятницу, субботу и воскресенье сырной недели, поэтому в большей степени сокращение празднования масленицы произошло среди чиновничества и всех лиц, состоявших на государственной службе, и в тех городах, где процент служащих был наиболее высоким.
Характерные черты празднования масленицы — катания с ледяных гор и катания в санях — наблюдались во всех городах края. Обычай заливать накануне масленицы общественные катальные горы был распространен не только в городе, но и в селе. Однако, если в селах устраивали горы вдоль или поперек реки, то в отдельных городах Западной Сибири в середине XIX в. их возводили на городских площадках. В Омске и в Тобольске в 1840-х гг. общественные катальные горы заливали на плац-парадном месте. Хотя ранее, в конце XVIII — начале XIX в., в Тобольске они размещались на Иртыше. Аналогичные территориальные изменения места катальных гор произошли в Петербурге и Москве. В столичных городах эти перемены были вызваны главным образом стремлением властей обеспечить большую безопасность участников катаний. В Западной Сибири причины изменения места катальных гор были иные. Вероятно, местные власти сделали это по примеру столичных городов, чтобы придать центру города наибольшую яркость и красочность. С этой же целью общественные катальные горы украшали елками, по вечерам иллюминовали, а сами горы перенесли на одно из центральных мест города — «плац-парадное», где проходили военные парады, торжественные воинские смотры в дни важнейших государственных праздников. Другая причина переноса катальных гор в центр города была связана с процессом буржуазного развития. В Тобольске, Омске, Таре и Ялуторовске, а, возможно, и в некоторых других городах, в середине XIX в. общественные катальные горы были платными. Очевидно, что их владельцы в целях получения наибольших прибылей стали строить катальные горы в центре города.
В некоторых городах Западной Сибири имелись и свои местные особенности масленичных развлечений. Так, в Томске и Тюмени наряду с традиционным катанием на лошадях практиковались и бега, которые проводились на льду рек. В Омске масленичные катания отличались другой особенностью, которую не удалось обнаружить в других сибирских городах — на многих экипажах с молодыми дамами «кавалер» стоял на запятках. Эта особенность омских катаний становится понятной, учитывая, что «кавалерами» в городе были в основном молодые офицеры, которые стремились блеснуть галантностью и молодецкой удалью. В середине XIX в. таким образом, нередко катались и молодые офицеры в Петербурге, что отразил художник В.Ф. Тимм на картине «Масленица».
В Тобольске во время масленицы катались не только в санях с гор, но и на коньках. Причем, среди мастеров фигурного катания, как писал М.А. Фонвизин, «вместе с молодежью отличается В.И. Штейнгель, и со всевозможнейшей грациозностью». Понаблюдать за его виртуозным катанием специально приходили горожане.
В масленичных катаниях с гор и на лошадях участвовали все слои русского населения — от рядовых горожан до верхушки местной администрации. «Благородная публика» любила кататься с ледяных гор, но в некоторых городах, например, в Омске, где были очень сильны сословные перегородки, она стремилась даже и в этом отделить себя от простонародья. В Омске в 1840-х гг. «благородные» начинали кататься с 12 часов дня, а оставаться на горах после 2 часов дня считалось для них неприличным. Рядовые горожане катались «во всю неделю до глубокой ночи с фонарями и плошками, а в остальные дни при свете зажженных смоляных бочек».
Следует отметить одну особенность масленичного катания омичей в середине XIX в. Вопреки вековой традиции празднования масленицы, согласно которой вечером прощенного воскресенья «катанье, как и хоровод, считались уже неуместными: наступало время просить друг у друга прощенье, начиналось заговенье на великий пост», в Омске катались с гор почти до полуночи. Иным было отношение к прощенному воскресенью в уездных городах. Так, в 1799 г. тарский мещанин И. Чудинов жаловался на незаконный арест, особенно возмущаясь тем, что его не выпустили из острога даже в «прощеной день по долгу христианскому с домашними проститься...». Точно так же и в 1850-х гг. в уездных городах все ездили в этот день к родным и знакомым «прощаться». Очевидно, что в Омске даже в простонародье под влиянием условий городской жизни произошло забвение не только ритуального смысла масленичного катания, но и этических традиций, сохраняемых в крестьянской среде.
Из архаичных черт празднования масленицы практиковалось в немногих городах края катание «госпожи Масленицы». В крупных городах, вероятно, этот обычай вышел из употребления.
В уездных городах Западной Сибири, по свидетельству Г. Колмогорова, сколачивали несколько саней «с верхом в виде лодки, увешанной разноцветными тканями, посредине с мачтой; на верху сажают чучела людские, иногда садятся там на колесе и сами люди». В середине лодки находились «замаскированные», которые разъезжали по городу с песнями и музыкой. Из богатых домов им высылали водку и деньги. Состав участников масленичных катаний в таких экипажах в первой половине XIX в. претерпел некоторые изменения. В Кургане в 1830-х гг., по воспоминаниям декабриста А.Е. Розена, в этом катании участвовали чиновники, а в 1850-х гг. наблюдатели отмечают, что его действующими лицами были мастеровые, мещане, купцы.
В городах Западной Сибири в первой половине XIX в. не было каких-либо существенных отличий в возрастном составе участников масленичных катаний, если не считать того, что молодые люди любили кататься не на санях, а верхом на лошади. Наблюдатели одновременно зафиксировали этот факт и в военно-бюрократическом Омске, и в горнозаводском поселке. Причина такого предпочтения, отдаваемого молодежью верховой езде — желание покрасоваться, обратить на себя внимание праздничной публики, особенно девушек. В масленичных катаниях непременно участвовали и жители сел.
В первой половине XIX в. для большинства городских жителей Западной Сибири древнее магическое значение масленичного катания уже было утрачено. Масленичное катание, утратив ритуальное значение, сохранялось среди русского городского населения региона по традиции. Оно было направлено на сугубо светские цели: доставить удовольствие от быстрой езды, блеснуть удалью для молодых, показать богатство экипажа и красоту упряжи.
На масленицу и по некоторым другим праздникам в ряде городов региона проходили кулачные бои. В Тюмени кулачные бои и в середине XIX в. пользовались большой популярностью. Мещанин Ф.В. Бузолин даже утверждал в 1852 г., что в городе «борьба и бой кулачной есть удовольствие первое». Кулачный бой «стена на стену» начинали «малолетки», затем вступали взрослые и, наконец, даже старики. Прочную традицию имели кулачные бои и в Томске, где они были достаточно популярны и в середине 1860-х гг. В Томске кулачные бои обычно проходили по этническому принципу: между русскими и татарами. Следует отметить, что враждебных отношений между участниками не было, как писал один из наблюдателей, многие кулачные бойцы были знакомы.
В начале XIX в. в боях участвовало большое число горожан, но примерно в середине XIX в. после запрещения полицией этого народного состязания число участников сократилось. В Томске место боев переместилось с «песков» у Воскресенской горы в Татарскую слободку. Из-за малого числа участников на одной стороне состязания не всегда проводились. В Тюмени кулачные бои пытались запретить, как сообщил чиновник С. Сененко, «во время венгерской компании», т.е. в 1849 г. По приказу окружного начальника участников поливали из пожарной трубы. Однако успеха в борьбе с этой народной традицией тюменским чиновникам добиться не удалось, кулачные бои, хотя и с меньшим размахом, продолжались и в 1860-х гг. По сведениям Н. Чукмалдина, в них участвовало более 500 человек разных возрастов и состояний.
Бои в западносибирских городах проходили со строгим соблюдениям правил: биться только кулаками, ударов по лицу избегать, «лежачего или упавшего не бить и вообще смертельных ударов избегать и не допускать».
Другая военно-спортивная игра — взятие снежного городка, отмечает М.Г. Рабинович, в полном виде в XVIII — начале XX в. прослеживается только в Сибири. По утверждению Г. Колмогорова, в середине XIX в. эта игра существовала во многих городах Сибири.
Из весенних праздников в городах наиболее значимой была Пасха, которая отмечалась не ранее 22 марта и не позже 25 апреля. Роль Пасхи определялась прежде всего значением данного праздника для каждого христианина. Следует также отметить, что Пасха была первым праздником, который наступал после великого поста, начинавшегося сразу после веселой и шумной масленицы. Е.А. Авдеева, хорошо знавшая быт сибирских городов первой четверти XIX в., отмечала, что «посты и дни постные строго соблюдались в Сибири». Но в середине XIX в. в чиновничьей среде в крупных городах, например, в Омске, на официальных обедах во время постов уже не соблюдался запрет есть «скоромное».
Все общественные увеселения во время великого поста запрещались правительством. В первой половине XIX в. эти запреты в городах Западной Сибири строго выполнялись. Так, молодой чиновник В. Струве, весело встретивший масленицу 1848 г. в Тюмени, приехав в Томск, был удивлен отсутствием публичных развлечений: «Здесь впервые поразил меня резкий переход от шумной масленицы к великому посту, переход в столице вообще незаметный, а в особенности для молодежи». Поэтому приближение Пасхи с нетерпением ожидалось всеми слоями русского городского населения. Горожане связывали Пасху не только с религией, но и с предстоящими развлечениями. Так, жена тобольского губернатора А.М. Арцимович писала отцу сенатору М.Н. Жемчужникову 17 февраля 1855 г.: «Все с нетерпением ждут Пасху, чтобы повеселиться».
В этот день устраивали народные гуляния. Из-за весенней распутицы там, где это позволял рельеф местности, народные гуляния проходили на возвышенных местах, как наиболее сухих районах города. Во многих городах на Пасху специально сооружали публичные качели, причем в Тобольске их ставили на плац-парадном месте. В начале XIX в. в Тобольске уже существовало несколько разных типов качелей, от простых до весьма сложных, напоминающих современный аттракцион «колесо обозрения». Разные виды качелей были и в Томске в 1850-х гг. В городах Западной Сибири качели были почти непременным атрибутом всех народных гуляний, включая и загородные. Причем, если в литературе принято считать качели женским развлечением, роль мужчины в котором сводится к раскачиванию женщин, то в городах Западной Сибири в середине XIX в. наблюдатели не фиксируют половое разделение этого развлечения, исключая «скакание на доске». «Скачка на доске», по свидетельству тюменского мещанина Ф.Ф. Соловьева, — «самая простая и обыкновенная забава поселянок и городских девушек».
На народных праздничных гуляниях устраивали, помимо общественных качелей, различные аттракционы и развлечения. В Томске в середине XIX в. на народных гуляниях выступали фокусники, акробаты, дрессировщики, шарманщики, показывали виды столичных городов и другие картинки в «подвижных панорамах или райках». Подробное описание этих райков оставил известный ученый Д.А. Ровинский: «Раек — это небольшой, аршинный во все стороны ящик с двумя увеличительными стеклами впереди. Внутри его перематывается с одного катка на другой длинная полоса с доморощенными изображениями разных городов, великих людей и событий. Зрители, «по копейке с рыла», глядят в стекла, — раешник передвигает картинки и рассказывает присказки каждому новому номеру, часто очень замысловатые». На гуляниях простонародье играло и в азартные игры: от невинных «колес фортуны», выигрышем в которых были различные сорта пряников, до преследуемой полицией азартной «орлянки». Во время народных гуляний выступали военные оркестры и хоры песенников. В Тюмени, а возможно и в других городах, в программы народных гуляний входили и выступления цыган. Но если вышеуказанные игры и развлечения бытовали на всех народных гуляниях, то на Пасху были и специфические игры: «биться яйцами» и «катать яйца», являвшиеся непременным развлечением в течение всего периода у русского населения. На акварели художника Е.М. Корнеева «Праздничное гуляние в Тобольске» изображены мужчина и женщина, забавляющиеся катанием яиц, причем яйца катают на специальном лотке, края которого по бокам загнуты.
В ряде городов Западной Сибири в середине XIX в. сложился небольшой частнопредпринимательский сектор, занимавшийся устройством популярных городских развлечений: катальных гор, качелей. Представители этого сектора, заключив с городскими властями договор, получали право возводить в городе свои аттракционы и брать плату с желающих пользоваться этими развлечениями. Так, в 1828 г. тарский мещанин Г.С. Тараторин заключил договор с городовой ратушей на содержание «в сем 1828 году катушек и качелей на публичных местах для народного увеселения» и взял на себя обязательство «устроить прочным и хорошим расположением катушки, сколько мне заблагоразсуждено будет и содержать оные с тем, чтоб приходящим на оные для увеселения и катания жителям города Тары обид чинимо отнюдь не было. И посему никто из жителей не имеет права без моего согласия иметь таковых на публичных местах, ... а с приходящих на катушки для катания должен уже брать деньги по усмотрению своему и в свою пользу...».
О масштабах этого сектора развлечений отчасти говорят сведения о средствах, выплачиваемых предпринимателями в городскую казну. В проекте бюджета Ялуторовска на 1859 г. были предусмотрены доходы 4 руб.29 коп., которые следовало получить, как и в 1856—1858 гг., от двух качелей и балагана, выстраиваемых на Пасху, и одной катальной горы на масленицу. В 1860 г. эта статья доходов сократилась — 3 руб. 93 коп. (96). В Тюмени в 1858 г. сбор «с мест под качели, балаганы и другие заведения для увеселения» составил 13 руб., устройство бегов принесло еще 12 руб. В Тобольске в том же году городские доходы пополнились 25 руб. от устройства «катушек» и 10 руб.83 коп. с качелей и «балаганов для увеселения».
На народных гуляниях в малых городах края и в конце 1850-х гг. редко выступали странствующие артисты, акробаты, фокусники. Более просты были развлечения. Нередко единственным общественным увеселением служили качели, которые занимали центральное место на народных гуляниях в дни весенне-летних праздников. К числу мужских забав, которые начинались с Пасхи в среде городского простонародья, современники относили городки, свайку, лапту, бабки. В этих играх участвовала молодежь и люди среднего возраста. На Пасхе были и специфические развлечения молодежи обоих полов: хороводы, круговые песни, подвижные игры.
Обычай праздновать приход весны 1 мая имел место в больших и малых городах Западной Сибири. 1 мая — будничный день, но в некоторых городах он праздновался с таким размахом, что чиновники не выходили на службу. С.Я. Знаменский 1 мая 1841 г. сообщал Н.Д. Фонвизиной, что он хотел передать ей письмо с попутчиком, но последнему выехать из Ялуторовска в тот день не удалось, поскольку «приказные все в разброде по случаю общего мирского праздника в 1-е мая, и поэтому /он/ оставался до утра за билетом». Зная о популярности среди горожан этого праздника, губернское начальство иногда объявляло этот день выходным. Для 1 мая были характерны загородные гулянья, однако из-за плохих погодных условий они проходили не ежегодно.
В некоторых городах края первое загородное гуляние происходило 23 апреля в Егорьев день, считавшийся важным праздником у сельского населения. В начале XIX в. в Таре в этот день после обеда было народное гуляние «у часовни св.великомученника Георгия». Определенное значение в календаре горожан занимал Семик, который праздновался на седьмой четверг после Пасхи. Этот день даже в 1850-х гг. отмечался не только в провинции, но и в столичных городах. В Москве в этот день устраивали народное гуляние, которое по популярности уступало первомайскому. В начале XIX в. Семик праздновался всеми слоями горожан. В Таре, например, в этот день было народное гуляние при кладбищенской церкви «при собрании всего начальства и всего города жительствующих». В малых городах края, таких как Курган, Семик отмечался всеми жителями и в начале 60-х гг. XIX в. В середине XIX в. для большинства горожан Семик превратился в веселый загородный праздник. В Ишиме, по свидетельству городничего К. Кувичинского, из летних гуляний Семик был самым веселым. Вместе с тем, часть горожан еще выполняла некоторые обрядовые действия. В Ишиме в этот день девушки и молодые мужчины завивали венки на березах, а на Троицу срывали их и, бросая в воду, гадали. «Если венок поплывет, по мнению их, — писал Кувичинский, — это предвещает благополучный год, когда же худо плывет, а тем более тонет, — то наоборот».
Для одного из важнейших христианских праздников, Троицы, отмечавшейся на 50-й день после Пасхи и приходившейся на середину мая — первую половину июня, было характерно сохранение традиционных черт. Светская часть праздника обычно была вынесена за пределы города, в ближайшие лесные массивы. Во многих городах троицкое гуляние происходило в одном и том же месте. Так, в Таре его устраивали «на верхнем посаде при крайнем обывательском строении при выезде в Тобольск». В Кургане в этот день горожане, в том числе «многие из курганской аристократии, отправлялись к Цареву городищу, где и происходило народное гулянье». В Томске троицкое гуляние происходило на Воскресенской горе, на которой располагался и Троицкий собор.
В малых городах края в первой половине XIX в. среди городского простонародья еще сохраняются некоторые архаичные троицко-семицкие обряды. М.М. Громыко доказала, что в XIX в. в крестьянской среде традиционные формы древних обычаев, имевшие некогда обрядовый смысл, переродились или перерождались в карнавальные. Кроме обычая завивания венков в Ишиме, следует отметить интересные особенности молодежных гуляний в дни троицкого цикла, которые имели место в Барнауле в середине XIX в.
В Барнауле, как писал С.И. Гуляев, на Троицу и в духов день «девушки и мужчины играют на несколько кругов, поют круговые песни, пляшут с березкой, которая увешена лентами, платками и конфектами». Вечером в духов день шли к реке топить березку, с которой перед толпой плясала пожилая женщина, а девушки в это время исполняли песню «Во поле березонька стояла». На берегу реки эту же песню исполняли еще раз, после чего толкали женщину с березкой в воду на неглубокое место. Когда она выходила из реки, ей подносили вина и все вместе с плясками и песнями возвращались в город, где веселье продолжалось за полночь. В Барнауле, по сравнению с бытованием этого обычая в крестьянской среде, изученного М.М. Громыко и В.К. Соколовой, имелось одно отличие локального характера: с березкой плясала не девушка или девочка, а пожилая женщина.
По-видимому, древние троицко-семицкие обычаи имели место не только в Ишиме, но и в других малых городах Западной Сибири, так как сохранялись в Барнауле и в горнозаводских поселках, жители которых были слабо связаны с сельским хозяйством и вели городской образ жизни. Ряд факторов способствовал сохранению у горожан троицко-семицких обрядов: Троица часто праздновалась совместно с крестьянами окрестных сел, что придавало загородному гулянию, по словам учителя курганского уездного училища А. Абрамова, наружность «сельского праздника»; участниками троицких обрядов были женщины, которые, как правило, «составляли наиболее приверженную традициям часть населения...».
В отдельных городах народные гуляния устраивали и в другие дни: в духов день, в воскресенье накануне петровского поста. В середине XIX в. социальный состав участников этих гуляний не был одинаков в разных городах. В Томске «благородная публика» почти перестала посещать эти гуляния, а в Тобольске в духов день в 1859 г., как отмечалось в одной газетной корреспонденции, «почти все наше общество и множество простого народа отправились за город, на гулянье в лагерь». Во всех праздничных гуляниях, которые проводились за городом, совместно участвовали жители обоих полов. Единственное исключение составлял день рождества богородицы, отмечавшийся 8 сентября. Этот праздник, который зафиксирован в среде горожан Западной Сибири лишь в Ишиме, был женским. «После обеда женщины отправляются в лес, — писал К. Кувичинский, — унося с собой вино и яичницу, и там первое выпивают, закусывая последним. Потом расходятся по домам».
В городах молодежь, как уже отмечалось, водила хороводы на весенне-летних гуляниях. Разумеется, в хороводах участвовала молодежь из демократической среды: небогатые купцы, мещане, канцеляристы, разночинцы, мастеровые, крестьяне. В этой среде в западносибирском городе до конца рассматриваемого периода удерживаются традиционные народные танцы. В чиновничьем быту быстрее произошло вытеснение русских танцев европейскими. Однако, в Барнауле и Тобольске русские танцы исполнялись наряду с европейскими в благородных собраниях и в конце 20-х — начале 30-х гг. XIX в., а в наиболее крупном уездном городе — Тюмени — они были в большом ходу и в середине XIX в. Акушерка М.Г. Григорьева в сентябре 1842 г. писала из Тюмени И.И. Пущину: «Вчера была на вечере, где довольно весело провела время. Танцевала до упаду, два раза отличилась в русской». Однако в 1850-х гг. бальные танцы в крупных городах Западной Сибири, как свидетельствовали современники, проникли в широкие слои населения.
Интересные явления происходили в первой трети XIX в. в бальной музыке. В Тобольске танцы в благородном собрании в то время происходили под аккомпанемент выступающих одновременно военного оркестра и церковной капеллы. Пение сопровождало большинство европейских и национальных танцев. Аналогичное исполнение бальной музыки было характерно и для Барнаула.
Особенностью балов, танцевальных вечеров, маскарадов был широкий возрастной диапазон участников, в числе которых встречались и дети. Это имело местно в 1820-х — 1830-х гг. в Омске, Тобольске, Томске, Барнауле. В Омске на новогоднем балу в 1843 г. в доме генерал-губернатора Западной Сибири князя П. Д. Горчакова участие детей имело целью украсить праздник — из них была составлена «тирольская кадриль». В других случаях для детей либо устраивали развлечения в отдельном зале, либо они веселились вместе со взрослыми.
Следует отметить, что вечера, устраиваемые специально для детей и подростков, в то время организовывали по образцу взрослых балов, включая и почти полное соблюдение временных рамок. В Тобольске в «памятный день» посещения гимназии будущим монархом Александром II гимназисты танцевали почти до полуночи. Этот факт, как и участие детей и подростков на балах «общества», представляется далеко не случайным явлением, вызванным не простотой нравов, а стремлением оказать на подрастающее поколение воспитательное воздействие. Танцы, как убедительно доказал Ю.М. Лотман, были «важным структурным элементом дворянского быта», добавим, и быта большинства чиновничества западносибирского города.
Одной из важных функций балов, как и других форм общественного досуга, было сплочение чиновничьего общества. Но балы, танцевальные вечера в городах Западной Сибири не в полной мере выполняли эту задачу. Чинопочитание, которое вообще было характерно для чиновничества старой России, проявлялось в западносибирском городе с особой силой, что усугублялось почти полным отсутствием в крае неслужилого дворянства и органов сословного дворянского самоуправления. М.М. Сперанский с удивлением отметил огромное влияние лиц, возглавлявших администрацию, на устройство досуга горожан.
Эта же ситуация была характерна для западносибирского города в конце рассматриваемого периода. Весьма показательным в этом отношении является сопоставление балов и других общественных развлечений середины 1850-х гг. в Омске и в Тобольске. Генерал-губернатор Г.Х. Гасфорд и тобольский губернатор В.А. Арцимович не любили балы. Но если Арцимович принимал меры для устройства общественных развлечений, то Гасфорд, напротив, вмешивался в увеселения и публично заявлял, что балы вредны, ибо отвлекают чиновников от службы. В результате в Тобольске, как отмечали современники, за время управления Арцимовича «общество» стало сплоченное, а в Омске люди различных политических убеждений — от жандармского майора Гедде до деятеля раннего сибирского областничества Г.Н. Потанина — говорили о разобщенности чиновничества.
В быту отдельных категорий горожан определенное место занимали некоторые календарные праздники, которые большинством городских жителей уже не отмечались или их празднование носило семейный характер. Это относится, например, к празднованию солдатами в Омске в конце 50-х гг. XIX в. дня Николы весеннего — 9 мая. Этот день занимал важное место в народном календаре русского населения разных регионов страны. Сохранился любопытный источник об этом торжестве в солдатской среде — рассказ «Ротный праздник» писателя-народника Н.И. Наумова, служившего одно время в Омске и хорошо знавшего быт нижних воинских чинов. В день Николы, 9 мая, солдаты устраивали пир в складчину. Начиналось празднование с молебна, который служил специально приглашенный священник с причтом прямо в казарме. После молебна в казарме накрывали праздничный стол. Затем приезжал ротный командир и поздравлял солдат с праздником. После этой официальной части торжества начиналось застолье. Роль ротного командира в нем ограничивалась тем, что он первым выпивал «чарку», после чего уезжал домой. С отъездом командира в казарме исчезала чинная строгость и воцарялась непринужденная атмосфера — начинались песни и пляски под бубен и гармонию. Появлялись на пиру и женщины.
По сравнению с городами Европейской России, в которых сохраняются в это время коллективные пиры — «братчины», описанная Н.И. Наумовым «никольщина» имела свои особенности. Если в российских городах, как отмечал М.Г. Рабинович, они, «по сути дела, слились с храмовыми и престольными праздниками», утратили замкнутость, то в Омске в среде солдатских масс они сохранили корпоративный характер и в середине XIX в. Присутствие женщин на этом общественном солдатском пиру не меняло корпоративной сущности праздника. Сохранение замкнутости солдатских братчин было связано не с укладом общественного быта западносибирского города, а детерминировалось значительной изолированностью нижних воинских чинов русской армии от других горожан.
Праздничный общественный досуг состоял по своей структуре из двух основных компонентов: торжественной части и культурно-развлекательной. Торжественная часть включала в себя посещение церкви, к которому в ряде праздников добавлялся и крестный ход, военный парад, если в городе размещались войска, и часто официальный обед или ужин. Торжественная часть праздника была призвана насаждать в умах и сердцах подданных идеи незыблемости и справедливости монархического строя и православия, поэтому, за исключением обедов и ужинов, даваемых должностными лицами, в ней надлежало участвовать всем горожанам. Культурно-развлекательная часть праздника обычно строилась по сословному (в середине XIX в. сословно-классовому) принципу. Даже во время общегородских зрелищ чиновничество, неслужащее дворянство и верхушка купечества обособлялись от городского простонародья. Именно городская верхушка в большей мере обслуживалась профессиональным искусством. Народные массы города были в основном ориентированы из-за сословных ограничений и невысокого общеобразовательного уровня, как и сельское население, на удовлетворение духовных и культурных потребностей преимущественно развитием непрофессионального творчества. Хотя в середине XIX в. демократические слои населения крупных городов Западной Сибири постепенно приобщались к формам проведения досуга, характерным для чиновничества: маскарадам, концертам, спектаклям. В основе этого процесса лежало распространение европеизированных форм проведения досуга «вглубь» и развитие буржуазного подхода к организации культурно-зрелищных мероприятий.
Источник: А.И. Куприянов. Русский город в первой половине XIX века: Общественный быт и культура горожан Западной Сибири. Москва «АИРО-ХХ» 1995.
