Атаман Борис Анненков - казак не по рождению
Опубликовал: zampolit, 25-06-2017, 15:35, Путешествие в историю, 1 709, 0
Борис Владимирович Анненков уже по одному рождению своему был человеком необычным. Родился он в Киевской губернии 9 марта 1889 года. Отец его, полковник в отставке и мелкий помещик (имение и 70 гектаров земли в Волынской губернии), принадлежал к старинному роду потомственных дворян Новгородской губернии.
Предком Бориса по отцовской линии был Иван Анненков, поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка, декабрист, приговоренный за принадлежность к тайному обществу к 20 годам каторжных работ и известный своей романтической женитьбой на француженке Полине Гебль, которая исходатайствовала разрешение выйти замуж за каторжника и последовала за возлюбленным в Сибирь. Эта история показана в художественном фильме «Звезда пленительного счастья». Видно, у отца Бориса тоже была большая, презирающая общественные нормы любовь, так как матерью будущего белого атамана была цыганка. Эта цыганская кровь видна и во внешнем облике атамана. Кипела, бушевала она в нем, нередко вырываясь из тесных оков дворянской культуры.
Б.В. Анненков окончил Одесский кадетский корпус (1906 г.) и Александровское военное училище по 1-му разряду (Москва, 1908 г.). 24 июля 1910 г. в чине хорунжего он вступил в должность младшего офицера 1-й сотни 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка. Заслужил в Семиречье чин сотника (15.10.19 г.) и орден Святого Станислава 3-й степени (1912 г.).
В 1911 —1913 гг. 1-м Сибирским казачьим полком командовал полковник П.Н. Краснов, будущий генерал, Донской атаман и известный русский писатель. Анненков стал его любимцем. Вот что Краснов вспоминал в эмиграции об Анненкове: «...это был во всех отношениях выдающийся офицер. Человек, богато одаренный Богом, смелый, решительный, умный, выносливый, всегда бодрый. Сам отличный наездник, спортсмен, великолепный стрелок, гимнаст, фехтовальщик и рубака —он умел свои знания полностью передать и своим подчиненным-казакам, умел увлечь их за собою. Когда сотник Анненков временно командовал 1-й сотней, сотня эта была и первой в полку. Когда потом он принял полковую учебную команду, команда эта стала на недосягаемую высоту. Чтобы быть ближе к казакам, Анненков жил в казарме команды, отгородившись от казаков полотном. Он шел далеко впереди моих требований, угадывал их с налета, развивал мои мысли и доводил их до желаемого мною завершения. ...Он часто садился под поваленное дерево, имея на руках своего фокса, и казаки сотни прыгали на лошадях через своего сотенного командира. Не было ничего рискованного, на что он не вызвался бы. Чистота одежды, опрятность казаков, их воспитание и развитие, — все это было доведено у него в сотне, а потом в команде, до совершенства. Как же мне было не любить и не ценить такого офицера? Он никогда не «дулся» на замечания, всегда был весел и в хорошем расположении духа».
Однако, с другой стороны, по словам генерала Краснова, «Анненков требовал тяжелой руки» и время от времени его «приходилось круто одергивать». Вот что Краснов вспоминал по этому поводу: «Вдруг явится он в строй в фуражке с тульей чуть не в четверть аршина, в каком-то диком подобии фуражки. Он не обижался, когда я делал ему замечание, и покорно уничтожал фуражку. Потом встречу я его в кителе, на котором, как у какого-нибудь циркового борца, вместо орденов на груди прицеплены все те жетоны, которые он получал на скачках и иных состязаниях. Да, мало того, что так ходит по городу, но еще снимется со всеми этими «регалиями». А мне шлют из Верного его фотографию и пишут: «Полюбуйтесь — ваш Анненков!» Ну и опять кислые разговоры с Борисом Владимировичем...»
Это, впрочем, мелочи. А вот весной 1912 г. Анненков стал причиной «международного инцидента». Комполка Краснов затеял тогда полевую поездку команд сотенных разведчиков по Хоргосским горам. Маршрут пролегал вдоль границы с Китаем. Надо сказать, что обозначена она была в то время только в некоторых местах и с китайской стороны почти не охранялась. Русские офицеры и казаки свободно охотились в чужих пределах, в верховьях реки Или, китайцы этому не препятствовали. К тому же подразделения 1-го и 2-го Сибирских казачьих полков несли службу охраны при наших консульствах в ряде приграничных китайских городов.
Поэтому простые казаки как-то даже и не верили, что это чужая земля, чужое иноземное государство. Из-за такого отношения и произошло пограничное недоразумение. Анненков с разведчиками 1-й сотни шел в левой заставе, то есть почти по самой границе. Вот они увидели редкое явление: китайский пограничный пост — белую башенку с зубцами по верху. Казаков одолело любопытство, и они попросили Анненкова посмотреть, «какой такой Китай». Тот решил, что ничем не рискует. Застава пошла на пост, где оказался один часовой. Увидев у китайца новенький маузер, Анненков попросил опробовать карабин. Пограничник дал. Казаки зарядили, выстрелили, проверив бой. Затем они поднялись на крышу башенки. Зубцы оказались сделанными из глины. Солдатов, первый силач 1-й сотни, вдруг сказал: «Дозвольте, Ваше благородие, я руками всю их крепость повалю». Анненков ответил: «Дуй, в мою голову». Солдатов поднатужился и свалил один зубец. Тут китайский пограничник испугался и заахал. Казаки угостили его, чем могли, и поехали дальше. Войсковой старшина Первушин, командовавший полевой поездкой разведчиков, а потом сам Краснов «взгрели» Анненкова за такое самовольство. На том и успокоились. Но через полгода из Верного пришел грозный запрос.
Анненков обвинялся в том, что с вооруженным отрядом переходил границу Китая, обезоруживал пограничный пост и разрушал китайскую крепость. Оказывается, пограничник сообщил о посещении русских казаков по начальству. То отписало в Пекин. Оттуда в Петербург, в наше министерство иностранных дел, пришла жалоба. Военному министерству предложили разобрать случай и наказать виновных. Краснову пришлось отписываться, объясняться. В конце концов, дело удалось уладить и оно обошлось для Анненкова без серьезных последствий.
Например, осенью 1912 г. они выиграли трехверстный стипль-чез в Пржевальске. Только весной 1913 г. в 134-верстном пробеге из Джаркента в Кульджу, то есть в китайские пределы, Анненков впервые познал поражение. Результат этого 12-часового пробега определялся скачкой на резвость на 1 версту, через полчаса после прибытия участников пробега в Кульджу. В этой скачке Анненков стал только третьим, уступив офицерам 2-го Сибирского казачьего полка, выступавшим на чистокровных лошадях. Эту неудачу он переживал очень болезненно — был мрачнее ночи —и летом того же года приобрел чистокровку. Впрочем, в апреле следующего, 1914 года Анненков взял реванш: на тех же соревнованиях и на том же коне. Тогда через полчаса после прихода участников пробега в Кульджу для них была устроена 2-верстная «гладкая» скачка. Анненков на своем любимом Султане пришел к финишу первым со временем 3 минуты 5 секунд. Всего у него было 10 призов, взятых на крупных конно-спортивных состязаниях.
Анненков был не просто наездником, а настоящим лошадником, то есть тонким и азартным знатоком лошадей и всего с ними связанного. Пожалуй, коней он любил больше, чем людей. Краснов вспоминал: «У Анненкова была страсть менять, продавать и покупать лошадей. Только своему непобедимому Султану он и был верен. То появится у него чистокровная двухлетка с ипподрома, то отпросится он на две недели в отпуск, умчится в Аулие-Ата и приведет оттуда прелестную трехлетку англо-текинской породы». Ходившие среди казачьих офицеров сплетни даже приписывали Анненкову нечестную торговлю лошадьми, а подъесаул В.И. Волков как-то обвинил в этом Анненкова на словах. Однако негласное расследование ничего предосудительного не обнаружило. Если офицеры Отдельной Сибирской казачьей бригады хотели приобрести хороших скаковых лошадей, то обращались к Анненкову. С этой целью осенью 1912 г. его командировали даже на конные аукционы в Европейскую Россию. Анненков побывал в Москве, Коломягах, Воронеже и других местах и привел в Семиречье партию чистокровных лошадей и полукровок.
Будучи начальником полковой учебной команды, занимался он и дрессировкой лошадей. Осенью 1912 г. в Джаркенте давал представления странствующий цирк. Там Анненков и насмотрелся. В следующем году он участвовал в конных соревнованиях не только как спортсмен- наездник, но и как дрессировщик, предложив джаркентской публике показательный номер, в котором было задействовано 16 лошадей. Во время выступления ему помогал только ассистент — вахмистр учебной команды. Кульминация номера наступила тогда, когда по команде Анненкова лошади разом стали на дыбы и пошли на него, потом сели как собаки на задние ноги и, наконец, легли.
Анненков и еще один молодой офицер 1-го полка Артифексов были отличными гимнастами. Причем они выполняли и цирковые гимнастические упражнения. И опять под влиянием того же цирка, у артистов которого они взяли несколько уроков. В отличие от многих казачьих офицеров Анненков не слыл заядлым охотником, хотя время от времени и участвовал в охотах. Зато он считался знатоком окружающих Джаркент гор и мечтал подняться с казаками на Хан-Тенгри, вторую после пика Победы горную вершину Тянь-Шаня (6995 м).
Старая поговорка гласит: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Ближайшим другом Анненкова в 1-м Сибирском казачьем полку и вообще в Семиречье был хорунжий, затем сотник А.А. Артифексов. Оба они начинали службу среди ермаковцев с 1-й сотни: младшими офицерами. Оба не были казаками. В Тышканском летнем лагере жили в одной палатке. Вместе занимались спортом, вместе служили и отдыхали.
Леонид Александрович Артифексов происходил из дворян Тверской губернии. Родился он 15 апреля 1887 г. Окончил Бакинское реальное училище, где отец его служил преподавателем, а затем Киевское военное училище по 1-му разряду (1909 г.), после которого и попал к ермаковцам в 1-ю сотню. Получил под свое начало полковую учебную команду (7.02.1911), был произведен в сотники (5.10.1912). «Высокого роста, могучего сложения, силач и прекрасный гимнаст...» — таким вспоминал Артифексова П.Н. Краснов. Это действительно был самый сильный в 1-м Сибирском казачьем полку человек. Служа в глухом Семиречье, мечтал он о родных с детства местах: о благодатном Кавказе.
В 1913 г. мечта наконец осуществилась: состоялся перевод друга Анненкова в 1-й Запорожский Императрицы Екатерины Великой полк Кубанского казачьего войска. Выступив на мировую войну младшим офицером конно-пулеметной команды 2-й Кавказской казачьей дивизии, сотник Артифексов отличился уже в одном из первых боев на Кавказском фронте — во время так называемой «Дутахской трагедии».
Преодолев перевал Клыч-Гядук, авангард 2-й Кавказской казачьей дивизии занял город Дутах на реке Евфрат, после чего получил приказание произвести глубокую и сильную разведку в направлении на Мелязгерт. На разведку вниз по Евфрату выступил 3-й Волгский полк Терского казачьего войска с приданными артвзводом (2 орудия) и взводом дивизионной пулеметной команды (2 пулемета). Во главе пулеметчиков пошел Артифексов.
Утром 6 ноября 1914 г. скопища курдов окружили и уничтожили передовые разъезды терцев, а затем обрушились на весь разведывательный отряд. У селения Верхний Харгалых (8 —10 верст юго-западнее Дутаха) 3-й Волгский полк завязал стрелковый бой. Однако вскоре курды атаковали его в конном строю с фронта и во фланг. Недавно мобилизованные, отвыкшие от строя, казаки третьей очереди не выдержали напряжения атаки. Офицеры были не в силах их остановить. Сотни бросили позиции, побежали. Они смяли свои орудийные расчеты, из-за чего те не смогли вовремя взять орудия на передки и уйти. Артиллеристам пришлось встречать курдов картечью. Пулеметчики прикрывали отрядные пушки и отступавшие в беспорядке сотни. Однако артиллерийско-пулеметным огнем сдержать пятитысячную конную массу не удалось.
Курды ворвались на позиции артвзвода и начали рубку. От поголовного истребления расчеты спасла только короткая контратака одного из конных взводов. Терцы выручили уцелевших кубанцев-батарейцев, но оба орудия были брошены.
Четыре казака неожиданно налетели на окруживших Артифексова курдов, зарубили нескольких, помогли офицеру высвободить ногу. Сотник сел на круп коня одного из казаков. Им посчастливилось вырваться из этого ада и присоединиться к своим. Нога у Артифексова была сильно повреждена.
Итог боя страшен: до ста казаков убито и ранено, потеряны два орудия и пулемет. Погибло, как минимум, четыре офицера Волгского полка: трое хорунжих, командовавших передовыми разъездами, а четвертый, конь под которым был убит, а казаки этого не заметили, остался на поле боя и, чтобы избежать мук, застрелился. Между прочим, курдский бек, командовавший этой успешной для противника операцией, получил от германского императора высокую награду: Железный крест.
Поражение под Дутахом произвело сильное впечатление на наши войска. Упоенные первыми легкими успехами, вообще недооценившие курдскую иррегулярную кавалерию, они не ожидали контрудара такой силы. Командование учинило детальнейшее расследование. Генерал Певнев, командовавший 2-й Кавказской казачьей дивизией, был вызван для допроса в Тифлис, в штаб армии. Сотников Артифексова и Певнева, командира артвзвода, отозвали в ближайший тыл для возможного предания, за утрату тяжелого вооружения, военно-полевому суду. Когда «виновники поражения» ехали в штаб корпуса, на ночевке с ними познакомился полковой адъютант 1-го Лабинского генерала Засса полка Кубанского казачьего войска сотник М.А. Фостиков, в будущем генерал- лейтенант, известный тем, что в 1920 г. командовал на Кубани повстанческой «Армией возрождения России». Фостиков вспоминал ту памятную встречу: «Оба сотника совершенно не смущены тем, что их вызывают для допроса. Оба — высокие, стройные, интеллигентные, ставшие офицерами по глубокому своему призванию, они спокойно рассказывают о случившейся трагедии и не боятся даже и полевого суда, считая себя совершенно не виновными».
Расследование выяснило объективные причины поражения: подавляющее превосходство врага, неожиданность мощного натиска, храбрость и дерзость курдов. Когда разобрались, Артифексова не только не наказали, а наоборот — представили к награждению. Оказалось, сотни Волгского полка понесли бы более ужасные потери, если бы пулеметчики не прикрывали их отход до последней возможности. Исключительное мужество Артифексова, по разбору обстоятельств дела, не вызвало сомнений, и за бой под Дутахом он был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. Однако повреждение ноги давало себя знать, и в конце концов Артифексов, давно интересовавшийся военной техникой, перешел из конницы на службу в броневые войска.
Осенью 1917 г. капитан Л.А. Артифексов командовал бронедивизионом в городе Режице (Латвия). Когда генерал П.Н. Краснов повел части своего 3-го Конного корпуса на Петроград, чтобы подавить произошедшее там восстание большевиков, Артифексов решил поддержать донских казаков броневиками и сообщил Краснову о выступлении своего дивизиона к нему на помощь. Однако солдаты отказались грузиться в вагоны. Тогда командир повел бронедивизион на Петроград походом.
Но в пути, где-то в лесу, личный состав замитинговал и взбунтовался. Применение Артифексовым револьвера не помогло, он в безобразной свалке был страшно избит, изранен и еле спасся бегством. К генералу Краснову капитан явился в единственном числе, окровавленный, едва передвигавшийся. Явился только за тем, чтобы про него ничего худого не подумали: дескать, обещал, а сам струсил. Когда генерал спросил о бронеавтомобилях, Артифексов не смог сдержать рыдание: подчиненные, в которых так верил, предали, изменили присяге. Ранения были таковы, что Краснов эвакуировал его в госпиталь.
Оправившись, Артифексов сыграл видную роль в организации Добровольческой армии. Был в ней на различных командных и штабных должностях. Так, 13 октября 1918 г. вместе с новым полковым командиром Бабиевым он прибывает в Корниловский конный полк Добровольческой армии. Н.Г. Бабиев, прославленный на Юге России белоказачий военачальник, «генерал-сотник», как он сам себя называл, подбирал командный состав себе под стать: таких офицеров, которые «не пригибаются» в боях.
Всего через три дня после вступления в должность помощник командира Корниловского полка полковник Артифексов, явно из категории непригибавшихся, получил тяжелое ранение и был эвакуирован в тыл. По выздоровлении его назначают командиром 1-го Линейного полка Кубанского казачьего войска. Однако следует новое тяжкое ранение, после которого мысль о службе в строю пришлось оставить. Слишком много оказалось в теле свинца.
С лета 1919 г. Артифексов — штаб-офицер для поручений при командующем Кавказской армией ВСЮР генерале П.Н. Врангеле. В частности, именно его назначил Врангель своим представителем в англо-русское бюро по регистрации желающих эмигрировать из России (12.1919).
Артифексов «отлично справился с делом»: помог организовать «английскую» эвакуацию русских беженцев из Новороссийска на остров Лемнос, Принцевы острова и в Египет. Вероятно, за это главнокомандующий ВСЮР генерал А.И. Деникин произвел его в чин генерал-майора.
В 1920 г. в Крыму Л.А. Артифексов состоял при главкоме Русской Армии Врангеле генералом для поручений. С ним и покинул Россию. В начале 1920-х гг. жил в Мюнхене: изучал немецкий язык и одновременно посещал вольнослушателем Политехнический университет. В Мюнхенском госпитале Артифексову сделали операцию по извлечению сидевших в нем пуль. Вскоре после этого он переехал в Югославию.
Вместе с супругой Е. Карамановой поселился в городе Сремски Карловцы. Увы, этот большой и сильный человек, по отзывам всех сослуживцев «доблестный офицер», прожил не долго. И не пережил своего друга молодости Бориса Анненкова. В 1926 г. там же, в Югославии, его унесла в могилу скоротечная чахотка.
Артифексова перевели в Кубанское войско, а Анненкова перед мировой войной прикомандировали к управлению 1-го военного отдела Сибирского казачьего войска. Это была своего рода льгота, отдых после службы в самой что ни на есть глуши, где расстояния и отсутствие сообщений давили на человеческую психику очень сильно, особенно на людей образованных, к которым принадлежали офицеры.
Всеобщая мобилизация 1914 г. чуть было не пресекла военную карьеру Анненкова. Он был назначен командиром сотни второочередного 4-го Сибирского казачьего полка. Полк собирался в лагере под Кокчетавом. Обстановка в лагере сложилась тяжелая, так как казаки были недовольны мобилизацией и рукоприкладством некоторых офицеров, особенно начальника лагеря. На этой почве случился бунт. Сотник Анненков вовремя сумел собрать людей своей сотни и увести их в барак, его казаки в беспорядках участия не приняли. Но с другой стороны, сохранив управление сотней, он не стал усмирять бунтовщиков. Поэтому после ликвидации инцидента Анненков, вместе с двумя другими офицерами, за непринятие «мер к прекращению беспорядков» был отдан под суд и приговорен к 1 году 4 месяцам крепости с исключением со службы.
Его карьеру и честь спасла мировая война. Суд ходатайствовал перед войсковым наказным атаманом о некотором смягчении наказания: об отбывании того же срока в крепости, но без исключения со службы. Наказный атаман заменил крепость содержанием на гауптвахте. А затем отбывание наказания вообще отложили до окончания войны.
Анненков вспоминал о своем поведении во время «Кокчетавского бунта» и о его последствиях: «...Большинство офицеров разбежались. Меня же казаки не тронули, более того, по их просьбе мне пришлось принять на себя командование сразу тремя полками. Полагаю, что я пользовался среди них авторитетом за уважительное отношение к каждому казаку.
Мне удалось восстановить порядок во многом благодаря тому, что вся сотня, которой я командовал, была полностью на моей стороне. О случившемся я донес войсковому атаману, из Омска к нам тотчас же прибыл генерал Усачев с пехотным полком и экспедицией, начавшей расследование случившегося. Генерал потребовал от меня назвать зачинщиков и лиц, причастных к убийству начальника лагеря. На это я ответил, что как офицер Русской армии не могу быть доносчиком, чем вызвал явное неудовольствие генерала. Он обвинил меня в укрывательстве и бездействии, за что меня предали военно-полевому суду вместе с 80 другими казаками. Совершенно неожиданно суд меня оправдал, однако окружной суд с таким решением не согласился и приговорил к 1 году и 4 месяцам заключения в крепости с ограничением в правах. Отбытие наказания мне заменили направлением на Германский фронт».
Анненков с 5-й сотней все того же 4-го полка уходит на фронт и вскоре показывает себя как один из наиболее храбрых офицеров Сибирской казачьей дивизии. Он был ранен, дважды контужен, получил шесть боевых наград, включая Георгиевское оружие (за бои 29—31.01.1915 г. при отходе наших войск из Восточной Пруссии к городу Сувалки), чин подъесаула (16.04.1916). Боевыми подвигами Анненков смыл со своего мундира то пятно, которое было на нем с момента приговора суда по делу о «Кокчетавском бунте».
20 марта 1916 г. Император даровал ему полное помилование, оставив в силе полученные боевые награды. Во время войны Анненков рвался в небо: писал рапорты с просьбой отправить его в летную школу. Вместо этого 12 декабря 1915 г. его назначили начальником Партизанского отряда (Отряда особого назначения) Сибирской казачьей дивизии, предназначавшегося для разведочно-диверсионной деятельности в ближнем тылу противника. Причем на эту должность его рекомендовало совещание полковых командиров дивизии. Анненков отобрал в отряд более ста казаков-добровольцев и после специального обучения приступил к действиям.
Однако ни условия борьбы (позиционная война), ни характер местности (Пинские болота) не благоприятствовали партизанским операциям, особенно конным. Весной 1917 г. командование отвело отряд в тыл и стало использовать для охранно-караульной службы в городах Осиповичи, Барановичи, Слуцк.
Сразу после Февральской революции Анненков полагал, что Временное правительство приведет армию к победе над врагом, а страну — к Учредительному собранию, которое изберет нового, достойного Царя, опирающегося на Государственную думу и земства. Но иллюзии скоро рассеялись. При Временном правительстве Анненков получает чин есаула. Октябрьскую революцию он не принял и поставил себе задачу сохранить свой отряд как крепко спаянную и дисциплинированную боевую единицу для борьбы с советской властью.
Заключив перемирие на фронте, большевики приступили к демобилизации армии. В декабре 1917 г. отряд Анненкова погрузился в Слуцке в эшелон и отправился в Сибирь — домой. Попытки большевиков разоружить партизан, предпринятые в Орше и Пензе, успехом не увенчались. Анненков привел свой отряд в Омск с оружием и предоставил его в полное распоряжение Войскового правительства. Партизан поставили на квартиры в пригородной Захламинской станице, к северу от Омска.
Спасти отряд от развала и расхода казаков по домам не удалось. Но в январе—феврале 1918 г. Анненков смог создать из старых своих партизан и из новых добровольцев боевое ядро, с которым и начал борьбу против советской власти. В мае эта группа развернулась в белопартизанский отряд. Уже 28 июля, по ходатайству 4-го войскового круга Сибирской казачьей войска приказом по Сибирской армии «за отличие в делах против неприятеля» Анненков был произведен в чин войскового старшины (со старшинством с 10.07.1918 г.).
Анненков по рождению не был казаком. Служба офицера-неказака в казачьей части, с присвоением права носить мундир соответствующего войска, согласно законам Российской империи не означала зачисления его в войсковое сословие. В самом начале 1919 г. Семипалатинское станичное общество избрало Анненкова почетным казаком своей станицы. Но это всего лишь наименование, так как казачьи сословные права и обязанности на почетных казаков не распространялись. Никто никогда не избирал и не назначал Анненкова атаманом. Он стал им естественно-стихийным образом, как это происходило когда-то в старину у вольных казаков. Как выдающийся командир и просто сильная личность Анненков самостоятельно собрал добровольцев и сплотил их в отряд. С ним он прошел «огонь, воду и медные трубы». Атамана в нем признали его партизаны, среди которых немало было сибирских, оренбургских, а позднее и семиреченских казаков.
После возвращения с Верхнеуральского фронта в Западную Сибирь отряд войскового старшины Б.В. Анненкова помог подавить крестьянское восстание в Славгородском уезде и в целом своим присутствием поспособствовал проведению в Алтайской губернии и Семипалатинской области призыва в Сибирскую армию новобранцев 1898-го и 1899 годов рождения.
Карательные операции обычно сопровождаются целым рядом жестокостей, впрочем, как и сами восстания. Наиболее сильное крестьянское восстание против Временного Сибирского правительства и призыва в его армию двух возрастов вспыхнуло в первых числах сентября 1918 г. в Славгородском уезде Алтайской губернии. Его эпицентром стало село Архангельское (Черный Дол).
Ранним утром 2 сентября восставшие чернодольцы ворвались в Славгород. Гарнизон города был немногочислен. Офицеры и добровольцы, спавшие по частным квартирам и разбуженные выстрелами, бросились к военному штабу, где хранилась большая часть оружия. Но повстанцы встретили их ружейным огнем из-за углов, из домов и с крыш. Таким способом они перебили почти половину гарнизона. Милиционеры были обезоружены толпой. Из города удалось вырваться десяткам двум белых, которые, отстреливаясь, стали пробиваться к железнодорожной станции Бурла, оттуда надеялись уехать на станцию Татарская. Но это им не удалось. В пути на Бурлу толпы вооруженных крестьян окружили белый отряд и уничтожили. Расправа была беспощадной. По свидетельству начальника уездной милиции, осматривавшего трупы, «раненых офицеров и добровольцев крестьяне зверски добивали вилами и лопатами, выкалывали глаза...».
В захваченном Славгороде повстанцы выпустили из тюрьмы красногвардейцев и мадьяр, взяли на артскладе значительное количество оружия. Озлобленные мобилизацией, подбодренные самогонкой толпы крестьян занимали все новые деревни. В них создавали ревкомы. Временный революционный штаб, образованный повстанцами, готовил созыв уездного съезда Советов, то есть речь шла о восстановлении советской власти. Движение грозило распространиться на всю Кулундинскую степь и севернее ее. Повстанцы разрушали железную дорогу, вынашивали планы наступления на запад — на Павлодар.
Полковник Е.В. Булатов, на которого возложили руководство операцией подавления, доносил командованию: «Восстание настолько разрослось, что необходимо поголовное уничтожение деревень...»
Вывод для русского офицерства тягостный. Уничтожать русские деревни. Но гуманизм военной интеллигенции в беспощадной Гражданской войне был неуместен и чреват поражением. На жестокость приходилось отвечать жестокостью. Еще 2 августа 1918 г. командующий Сибирской армией генерал А.Н. Гришин-Алмазов был вынужден издать по этому поводу специальный приказ: «Молодая Сибирская армия наша, окруженная врагами государства, военными изменниками и предателями большевиками, находится в условиях не бывавших в истории. В борьбе с поименованными врагами каждый начальник должен быть настойчив и беспощаден, проявляя необходимую инициативу, не боясь ответственности за превышение власти . Каждый воинский начальник должен помнить, что на театре войны все средства, ведущие к цели, одинаково дороги и законны и что победителя вообще не осудят любящие родную землю современники и благоразумные потомки...»
Е.В. Булатов командовал 4-м Степным Сибирским стрелковым полком. Кроме того, ему придали 1-й Новониколаевский Сибирский стрелковый полк подполковника Э.К. Зеленевского и 1-ю Сибирскую казачью батарею. К 7 сентября группировка полковника Булатова заняла мост через реку Бурла и выбила противника с одноименной станции. Но 8 сентября была вынуждена перейти к обороне. В тот день белые отразили контрнаступление повстанцев на станцию Бурла. Операция подавления развивалась недостаточно энергично, так как у Булатова в обоих полках с их пулеметными командами и с приданной конной батареей было 439 штыков, 7 пулеметов и 1 орудие — явно недостаточно для столь обширного района и при таком высоком боевом духе противника, находившегося на пике повстанческих настроений. Кроме того, не имея кавалерии, Булатов с Зеленевским опасались оставить эшелоны и удалиться от железной дороги. Крестьяне были маневреннее: передвигались на подводах и верхами.
Власть, если она хотела оставаться таковой, должна была преподать крестьянству урок. Но наличных белых сил не хватало. Тогда штаб Сибирской армии решил привлечь к участию в операции «самого боевого и дисциплинированного» командира — Б. В. Анненкова. Командарм и военмин генерал П.П. Иванов-Ринов вызвал атамана к прямому проводу и приказал ему немедленно отправиться в Славгородский уезд и возглавить все действующие против повстанцев войска.
Задачи Иванов- Ринов поставил три: 1) подавить восстание и примерно наказать местных жителей за попытки противодействовать призыву новобранцев, 2) отобрать у населения все оружие, 3) провести мобилизацию.
Известный советский историк В.Д. Вегман полагал, что именно Иванов-Ринов «внушил Анненкову учинить восставшим славгородцам кровавую баню».
Анненков в тот момент находился на станции Татарская, началась передислокация его отряда через Новониколаевск в Семипалатинск. Получив приказ командарма, для выполнения поставленной задачи он выделил из состава отряда ударный кулак: две стрелковые роты, две казачьи сотни (по одной от 1-го Оренбургского и Сибирского казачьих полков), эскадрон Черных гусар, одну артбатарею — всего 497 штыков, около 200 шашек, 5 орудий, 8 пулеметов. С этим сводным отрядом он лично двинулся к Славгороду.
В ночь на 10 сентября анненковцы прибыли в район боевых действий. А в 7.00 10-го числа началось общее наступление белых. Штаб восставших, видя полное превосходство противника, решил не обороняться, а как можно быстрее уводить свои отряды на юго-восток, по тракту Славгород—Кулунда—Ключи, с тем чтобы укрыться в бору в районе села Волчиха. Анненковцы, 4-й Степной и 1-й Новониколаевский полки, не встречая серьезного сопротивления, быстро овладели главными пунктами: к 11.00 взяли село Архангельское (Черный Дол), к 14.00 — Славгород. Архангельское сотней 1-го Оренбургского казачьего полка было подожжено. В Славгород правительственные войска вошли без боя. Депутаты уездного съезда Советов в панике начали разбегаться, не думая о последствиях своего беспорядочного бегства. Между тем белые приняли их за повстанцев, побросавших оружие и спасавших свои жизни. Казаки стали вылавливать беглецов и отводить в северную часть города, где их раздевали, расстреливали и сваливали в ямы из-под самана. Анненковским казакам и гусарам удалось нагнать «хвост» повстанцев, удиравших на бричках на Кулунду и Ключи. В 4 верстах от Славгорода Ключинский тракт был «сжат в узкий проход». В этом месте повозки беглецов образовали затор. Здесь белые партизаны «сняли обильную жатву», а объятые ужасом повстанцы, по-видимому, толком не сопротивлялись.
Некто С.П. Полянский, провозивший после боя по тракту почту, вспоминал, что сначала на дороге стали попадаться тела, порубленные шашками. В узком же рукаве их было столько, что Полянскому многократно приходилось слезать с повозки, стаскивать трупы на обочину, и только тогда ямщик двигался вперед.
Таким образом, анненковцы участвовали в операции только на заключительном этапе, в последний день, хотя их участие — ввиду наличия у них конницы, пулеметов и артиллерии — имело решающее значение.
Атаман выполнил приказ начальства. Восстание было подавлено, и подавлено жестоко: по словам Анненкова, «расстреливали, рубили». По советским данным, в Архангельском было убито 18 человек, в городе Славгороде и по тракту на Ключи — более 400, а всего при усмирении Славгородского уезда белые уничтожили 1667 человек. Правда, наибольшую свирепость проявили стрелковые полки Булатова и Зеленевского. Это офицеры и добровольцы мстили за своих растерзанных в Славгороде товарищей.
Позднее атаман говорил, что офицерские части, состоявшие из элементов, ценных в боевом отношении, дисциплиной не блистали и позволили себе исключительные бесчинства в отношении населения. Рассыпавшиеся по уезду автомобильные, конные и пешие отряды карателей «прочищали» отведенные им районы: пороли, расстреливали, попутно грабили и насиловали. Активнейшее участие в восстании приняли крестьяне-новоселы немецкой национальности. Каратели уделили им особое внимание, выместив на русскоподданных немцах злость за проигранную Германскую войну. Например, в немецком поселке № 42 они изнасиловали поголовно всех женщин.
14 сентября 1918 года штаб Сибирской армии получил донесение о ликвидации восстания. Таким образом, финальная фаза операции — разгром и расправа — заняла менее пяти дней. Славгородский уезд был покорен. Он стал управляем. Вместо разогнанных исполкомов были назначены волостные старшины и сельские старосты. Расправы и страх сделали свое дело. Напуганное население не смело теперь перечить власти. Под угрозой расстрела каждого пятого крестьянские общины выражали покорность, сдавали имеющееся оружие, выплачивали наложенную на них контрибуцию (зерном и деньгами). Мужики повезли сыновей на призывные пункты. Всего белые изъяли в уезде около 2 тысяч винтовок, мобилизовали в армию 11 тысяч человек, собрали с деревень большие суммы денег, много хлеба. Кажущийся парадокс — многие славгородские крестьяне попали в анненковские части и вплоть до краха колчаковщины служили вполне исправно.
Источник: Шулдяков В.А. Гибель Сибирского казачьего войска. 1920-1922. Книга II. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. - 607 с.
