20 сентября 1919 г. в Челябинске на совместном заседании Сибирского революционного комитета и местного губкома РКП(б) председатель Сибревкома И.Н. Смирнов говорил: «Казачество как сословие необходимо уничтожить; сейчас это невозможно сделать. Если удастся расказачить казачество хотя бы в Челябинском уезде и на их место поселить рабочих из городов, тогда и расслоение выдвинется самой жизнью. Казаков осталось в деревне не более 15 процентов, так что мобилизация их произойдет на общих основаниях. Бой на Ишиме заставит казаков прийти к нам с повинной, и тогда мы с ними поговорим».

2 декабря 1919 г. Сибревком приказом № 1 по Сибирскому казачьему войску ликвидировал войско как автономную — сословно-организованную и административно-территориальную — единицу. Казачье сословие и все чины и звания, с ним связанные, были отменены. Станицы включены в общее управление. В них вместо прежних органов местного казачьего самоуправления создавались, из назначенных сверху лиц, станичные ревкомы, которые подчинялись ревкомам уездным. Все офицерские и войсковые запасные участки передавались в общегосударственный земельный фонд, и была декларирована неприкосновенность юртовых наделов рядовых казаков. Это был первый и последний приказ Сибревкома Сибирскому казачьему войску.

Таким образом, одержав решающую победу, коммунисты не сочли нужным использовать в Западной Сибири опыт советизации казачества весны 1918 г. На предыдущей стадии борьбы, например, в Оренбургском войске летом 1919 г. они еще немного поиграли в «пролетарскую демократию», а именно: создавали совказдепы и казачьи секции общих совдепов. Тогда им надо было сгладить впечатление от насильственного расказачивания и привлечь на свою сторону колеблющихся. Дело в том, что фронт, а за ним карательные и продовольственные отряды прошли по значительной части Оренбуржья как раз в начале 1919 г., т. е. тогда, когда был пик красного террора против казачества. Обычно это дикое огульное расказачивание связывают с циркулярным письмом-директивой Оргбюро ЦК РКП(б) от 29 января 1919 года, подписанным Я.М. Свердловым.

В этом циркулярке Свердлов настаивал на «беспощадном массовом терроре по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо, прямое или косвенное, участие в борьбе с Советской властью». Проведение такой политики на Дону, Урале и в Оренбуржье сильно повлияло на тех казаков, кто сомневался в необходимости борьбы с большевиками. Террор начала 1919 г. больнее всего ударил именно по тем из них, которые при наступлении Красной армии дезертировали из белоказачьих армий и разошлись по домам. Почувствовав «благодарность» коммунистов, станичники снова взялись за оружие. Наиболее характерный пример — это Вешенское восстание на Дону (март—июнь 1919 г.), спасшее Венгрию от «интернациональной помощи» РСФСР, но донскому казачеству стоившее потоков крови и тысяч жизней. Тогда красным не удалось запугать казаков террором. Наоборот, с восстаниями и притоком в белоказачьи армии одумавшихся бойцов борьба в казачьих областях вспыхнула с новой силой. Коммунистам пришлось отказываться от самых крайних форм террора, разборчивее относиться к разным группам казачества и применять более изощренные методы агитационно-пропагандистского воздействия (в том числе создание совказдепов). Но теперь, в конце 1919 г., уже можно было не церемониться. В боях августа - ноября Сибирское войско было сломлено и уничтожено де-факто. 2 декабря 1919 г. Сибревком ликвидировал его де-юре.

Участь попавших в плен сибирских казаков зависела от их воинского звания (чина), времени, обстоятельств и места пленения, а также от социального происхождения, образования и многих случайностей.

У красных был неофициальный лозунг: «Солдаты — по домам, офицеры и добровольцы — по гробам». Конечно, деление отчасти условное. Как сразу было отличить, этот грязный, завшивевший, обмороженный, одетый черт знает во что, зачастую без всяких знаков отличия, рядовой (казак) — доброволец или мобилизованный? Да и офицер офицеру рознь. То ли призванный в колчаковскую армию прапорщик военного времени из народных учителей. То ли матерый казачий есаул из кадровых, прошедший десятки боев, участвовавший в карательных операциях. Нет никакого сомнения в том, что победители брали в плен далеко не всех тех, кто в конце боя поднимал руки. И далеко не всех пленных доводили до штабов, особенно партизаны.

Однако основную массу сибирцев, сдавшихся в районе Омска (это были, как правило, дезертиры, а не офицеры и не добровольцы), регулярные части Красной армии действительно распустили по домам, предварительно отобрав у них не только огнестрельное оружие, шашки, пики, амуницию, но и коней, седла, сбрую, а нередко и военную форму, вплоть до рубах и шароваров. Это официально, то есть по приказам красных начальников и штабов. А неофициально, в результате широко практиковавшегося «стихийного обмена обмундированием» между победителями и побежденными, многие из отпущенных по домам казаков вернулись в родные станицы в рванье и обносках.

Иным красноармейцам не чуждо было и добродушие. Так, при быстром, по тревоге, оставлении станицы Степнинской Омского уезда один из сибирцев (станицы Покровской того же уезда), больной, не нашел в себе сил последовать за своими и спрятался в подполе дома, где ночевал,

Когда в ту же избу стали на ночлег красные, хозяева, сами казачьего сословия, не выдали казака. Видимо, в подполе пришлось сидеть довольно долго, так как спрятавшийся оголодал. Когда постояльцы сварили себе обед, казак не выдержал искушения и вылез на запах пищи. Красноармейцы отнеслись к нему по-человечески: накормили и отпустили домой.

Но при других обстоятельствах милость легко переходила в гнев. Комиссар 27-й дивизии А.П. Кучкин в своих воспоминаниях поведал об одном несостоявшемся самосуде. Дело было на железнодорожной станции Барабинская. В ее районе сдалось немало сибирских казаков. Но перед отступлением белые контрразведчики перекололи и перерубили в местной школе, превращенной во временную тюрьму, много политзаключенных. Трупы казненных валялись во всех классах. С приходом Красной армии жители потянулись в школу искать родных. Некоторые находили, падали в обмороки, плакали, выли. Здесь же толпились любопытствующие красноармейцы. Страсти накалялись.

Когда мимо школы повели партию пленных казаков, гнев толпы обратился на них. Красноармейцы охватили военнопленных плотным кольцом и стали теснить, сжимать, крича: «Это ваших рук дело!», «Надо поснимать с них башки!» и т. п. Ни оправдания окруженных, не имевших к казни никакого отношения, ни приказания командиров не действовали. Еще чуть-чуть, и толпа пустила бы в ход кулаки, штыки и приклады. Казаков спасло только вмешательство А.П. Кучкина, которому удалось яркой речью привлечь к себе внимание красноармейцев и сбить их кроваво-мстительный настрой. А в скольких подобных случаях комиссаров и командиров не оказывалось на месте действия, или же им, в отличие от Кучкина, не удавалось сдержать толпу.

Сибирского казака, угодившего в плен где-нибудь в Средней или даже в Восточной Сибири, могли также, в виде исключения, отпустить «на все четыре стороны». Например, когда он сдавался сам и когда командиру части РККА некуда было девать большую массу пленных, некогда было с нею возиться. Но такому «счастливчику» еще предстояло добраться до дома. Не забудем про сибирский климат и расстояния. Поезда первое время вообще не ходили, да и позже бывшим колчаковцам попасть в них было почти невозможно. Приходилось идти пешком. Вдоль Транссиба брели на запад целые вереницы пленных - «вольноотпущенников». Эти несчастные, предварительно раздетые красноармейцами или партизанами и лишившиеся сколько-нибудь годной одежды, массами гибли от морозов. Отогреться им было негде. В редких придорожных деревнях их в дома не пускали. К тому же избы в них обычно были забиты красноармейцами, беженцами, тифозными. А здания всех железнодорожных вокзалов стояли разбитыми и не отапливались.

Тех сибирцев, которые после Омска ушли за Обь и далее на восток, как правило, уже фильтровали. Если, разумеется, в горячке не расправлялись на месте боя или, наоборот, по воле случая не отпускали восвояси. Впрочем, до фильтрации надо было дожить. «Комиссии по распределению военнопленных и перебежчиков» не могли пропустить сразу всю массу. Белых собирали в лагеря, где они и ожидали решения своей участи. Еще в Мировую войну при всех крупных сибирских городах были построены, для содержания пленных австро-германцев и турок, большие концлагеря. Теперь они, как нельзя, кстати, пригодились советской власти. В лагерях Омска, Новониколаевска, Томска, Красноярска и других городов в конце 1919-го — начале 1920 г. было сосредоточено несколько десятков тысяч офицеров, солдат и казаков.

Массовых расстрелов в лагерях, по-видимому, не производилось. Однако условия содержания были страшными: крайняя скученность, антисанитарные условия, вши, голод, холод, полное отсутствие медицинской помощи. Жутчайшая, непередаваемая обстановка сложилась в Красноярском «военном городке», бывшем лагере военнопленных мировой войны, в 8 верстах от города. Это был самый большой лагерь, где победители сконцентрировали около 30 тысяч военнослужащих колчаковской армии, сдавшихся под Красноярском. Тиф заменил пули, он буквально косил заключенных. Ежедневно в лагерях умирали сотни людей. Мертвых из бараков подолгу не убирали. Так, из омского концлагеря во время пика эпидемии каждую ночь вывозили и сжигали от 200 до 450 трупов тифозных. По признанию председателя РВС 5-й армии и Сибревкома И.Н. Смирнова, в результате тифа в Новониколаевске из 20 тысяч заключенных колчаковцев в живых осталось не более 8 тысяч.

С восстановлением железнодорожного движения коммунисты стали перебрасывать пленных эшелонами. Смертность в арестантских вагонах также была очень высокой. Умерших снимали с поездов и укладывали штабелями прямо на перронах. Весной 1920 г. эти штабеля вывезли за пределы станций и сожгли. Кстати, ликвидировали трупы руками тех же пленных белогвардейцев, а также мобилизованных по трудовой повинности подводчиков из местного населения. Несомненно, в концлагерях, тюрьмах и в арестантских эшелонах погибли от тифа, мороза и голода сотни и сотни сибирских казаков.

Как видим, при такой смертности от эпидемии тифа особой необходимости в расстрелах у власти не было. К тому же в условиях несомненных, окончательных побед над армиями Колчака и Деникина коммунисты могли позволить себе, в агитационных целях, поиграть в великодушие. 17 января 1920 г. ВЦИК и СНК РСФСР отменили смертную казнь по приговорам ВЧК и ревтрибуналов, оставив ее применение только в прифронтовой полосе. Спустя несколько месяцев этот декрет будет отменен. Но и в период его действия руки у карательных органов Советской республики были не слишком связаны. Еще оставалось несколько прифронтовых полос, и были они весьма широки. Заключенного всегда можно было перевезти в прифронтовой район, где декрет не действовал, и там без каких-либо юридических формальностей расстрелять. Этот вариант ликвидации врагов настоятельно рекомендовал местным чекистам управделами ВЧК Г.Г. Ягода в своей директиве от 15 апреля 1920 г.

Фильтрация заключенных в концлагеря и тюрьмы белогвардейцев заняла не один месяц. Какая-либо статистика, тем более отдельно по сибирским казакам, отсутствует. Этой проблемой, за неимением источников (во всяком случае, доступных), никто из историков не занимался. Ясно, что часть выживших была распущена по домам, часть — получила различные сроки содержания в «лагерях принудительных работ» и использовалась властью на тяжелых работах. Технических специалистов нередко сразу же брали в Красную армию. Большое значение имела первомайская амнистия 1920 г., по которой было выпущено из лагерей и тюрем, судя по всему, большое число заключенных. Однако реальной свободы амнистия не давала. Освобожденные обязаны были не менее двух лет прослужить в военном ведомстве. Амнистированных направляли на Польский фронт, в трудовые армии, в различные тыловые учреждения и службы. Иные из взятых в РККА, чтобы смыть пятно колчаковского прошлого и в будущем не попасть под репрессии, начинали служить с рвением и даже поднимались немного по служебной лестнице.

Например, кокчетавский казак М.Ф. Бугаев, старший урядник и Георгиевский кавалер (крест 4-й степени), в течение второй половины 1920 г. дослужился до командира эскадрона. Видно, втерся сибирец в доверие, даже, быть может, вступил в РКП(б). В 1923 г. он — ни более ни менее — командир взвода ЧОН на Урале.

Судьба играла людьми и порой заносила их в такую даль. Так, вахмистр 2-го взвода 2-й сотни 3-го Сибирского казачьего полка И.Г. Аксенов попал под Красноярском в плен. В тюрьме заболел брюшным тифом, выжил. Домой его после фильтрации, видно, не отпустили, а направили служить. Через полгода мытарств счастливая случайность помогла Аксенову бежать в Китай: в провинцию Синьцзян. Там, в Шара-Сумэ, он устроился работником и одновременно охранником к бывшему российскому императорскому консулу М.А. Кузьминскому. В 1921 г. Кузьминский поехал в глубь Китая и взял с собой Аксенова. В 1922 г. они добрались до города Тяньцзин, где Кузьминский умер, а Аксенов смог найти другую работу. Он прожил в Тяньцзине до 1940 г. Затем казаку удалось перебраться в Австралию и со временем даже обзавестись там собственной куриной фермой. Надо признать, что вахмистру Аксенову, несмотря на все его далеко не приятные приключения за границей, на отрыв от Родины и близких людей, все же крупно повезло. Судьбы абсолютного большинства сибирцев, попавших после разгрома Колчака в советские концлагеря и тюрьмы, были гораздо горшими.

К казачьим офицерам у коммунистов отношение было особое, и удел им доставался более тяжкий, чем рядовым казакам. Беря пленных, красные строевые части первым делом выделяли из общей массы генералов, штаб-офицеров и, если удавалось, сотрудников разведки и контрразведки, руководителей карательных экспедиций. Они направлялись в особые отделы при штабах дивизий, а оттуда — в особые отделы ВЧК при штабах армий. А там суд был короткий. Взяв Новониколаевск, особый отдел 5-й армии почти сразу же расстрелял 53 наиболее видных из плененных колчаковцев: генералов, полковников, контрразведчиков и др. Зная примерно, какие казачьи части участвовали в той или иной карательной операции, особисты старались быстрее найти и покарать их командный состав. Наверняка казнили без особых разбирательств, несмотря на чины и долю ответственности. Так, среди упомянутых 53 колчаковцев, расстрелянных в Новониколаевске, оказалось двое хорунжих, которые, скорее всего, были «мелкой сошкой».скачать dle 12.1